История морской крепости, противочумной лаоборатории, минного склада
Для тех, кто ещё не успел побывать на экскурсии с посещением форта Александр I, предлагаем историю этого доблестного сооружения.
«Сие есть наши, русские Дарданеллы…», — говаривал царь Петр Алексеевич, склоняясь над картами и чертежами, с циркулем, ножки которого выделывали многочисленные «па» между сплошной линией берега острова Котлин и обозначенными пунктиром, кромками Южного фарватера. И только после долгих размышлений, сделав множество прикидок, ставил царь Петр Алексеевич на Генеральном плане какие-то кружочки и крючочки. И теплел взгляд царя: все- таки найдено решение!
Да, не отказать царю Петру Алексеевичу в умении попасть в самую точку. И неудивительно: прежде, чем подписать очередной Указ, царь Петр Алексеевич рассматривал дело со всех сторон и изучал историю данного вопроса до самого корня. Истинным диалектиком был этот человек, диалектиком от Бога…
И когда Л. Л. Карбоньеру было дано поручение проектировать и другие форты Южного фарватера, местоположение их было уже предопределено самим основателем Кронштадта. И, как показала жизнь, каждый из этой группы фортов оказался именно там, где ему лучше всего было бы и находиться.
Но вскоре Л. Л. Карбоньер скончался. И канцелярия покойного была преобразована в Комитет, возглавил который инженер-генерал-лейтенант Корпуса Путей сообщения М. Г. Дестрем.
В конце 1836 года проект нового форта был готов. А следующей весной приступили к устройству фундамента. Море в этом месте — глубиной около четырех с половиной метров. Дно песчаное, с прослойкой жидкой глины, под которой оказались мощные залежи плотной глины. Сняв верхнюю массу, в плотную глину забили 5335 двенадцатиметровых свай, пространство между которыми было засыпано крупнозернистым песком, а на него уложена бетонная подушка высотой около двух метров. Поверх подушки уложили ряд гранитных плит (11 тыс. штук). Эта конструкция была одета вторым слоем гранитного покрытия и, таким образом, была закончена работа по сооружению подводной части фундамента.
Контракт на возведение самого здания был заключен с купцом Молчановым, который своими силами обязан был выложить стены из кирпича с облицовкой их финляндским гранитом, для чего предусмотрены были четырехъярусные наружные леса, опирающиеся на ряжевую ограду. Для устройства лесов требовался отборный лесоматериал, в т.ч. брус большого сечения.
14 августа 1842 года император Всероссийский Николай I, в сопровождении первых чинов государства и крупнейших специалистов, посетил новостройку. И остался очень доволен. И чем выше поднимались стены форта, тем внимательнее относился он к нуждам строителей, вникая во все мелочи. Не раз задумывался император Николай Павлович и о том, кому доверить командование фортом. Хотелось, чтобы это был человек надежный, испытанной храбрости, знающий и достойный во всех отношениях. И такой офицер был представлен императору: артиллерии подполковник Костромитинов. Именно ему 29 мая 1844 года и было приказано принять форт в своё ведение.
27 июля 1845 года состоялось торжество освящения нового морского форта Кронштадтской крепости. Церемония имела место на валганге (верхняя площадка форта), куда поднялся император Николай I, в сопровождении своих придворных. Отсюда, с самой высшей точки Южного фарватера обозревал он изумительную панораму Финского залива. Перед ним расстилалась чуть тронутая рябью темно-синяя поверхность моря, на которой четко выделялись силуэты Двухэтажной Южной батареи и форта Рисбанк, а позади возвышались форт Император Петр I и форт Кроншлот, одетые в камни и вооруженные.
Послышались голоса певчих. Обер-священник армии и флота, отслужив молебен, окропил святой водой эти камни и над фортом взвился Императорский Штандарт, которому изо всех орудий салютовали корабли Балтийского флота, стоявшие на Большом Кронштадтском рейде и все укрепления южного берега острова Котлин и Южного фарватера. Грохот стоял оглушительный, но «Ура!», доносившееся отовсюду, перекрывало эхо раскатов морских орудий.
Когда император Николай I покинул форт, императорский штандарт был спущен, и вместо него, под грохот всех орудий форта был поднят Крепостной флаг. С парохода, на котором находился император, был отдан салют Крепостному флагу пятью орудийными выстрелами, после чего пароход направился на Большой Кронштадтский рейд, где все уже было готово к царскому смотру.
Так началась боевая вахта форта Император Александр Первый. Но первый удар нанесла ему грозная морская стихия: осенью того же года разразилась буря над Кронштадтом, повредившая многие укрепления. Пострадали и батареи на форту Кроншлот.
Но форт Император Александр Первый стоял незыблемо. Только потом пришлось немного переделать внутреннюю его гавань. И доныне красуется это изумительное сооружение над волнами Финского залива.
Островок, служащий ему основанием, имеет в длину всего лишь 200 метров при ширине в 70. Толщина стен, облицованных финляндским гранитом, составляет от 2,4 до 3 метров. Площадь всех помещений компактного, эллиптической формы здания, грудью развернутого на фарватер, составляет 5000 квадратных метров.
Форт Император Александр Первый предназначен был для обстрела фарватера косвенными выстрелами. И с этой стороны имел трехъярусную оборону (т.е. три этажа) и открытую батарею наверху. В горжевой (обращенной к своим) стороне, на один этаж меньше. Здесь же были и ворота, ведущие во двор.
103 амбразуры, 55 казематов, 137 орудий, из которых 34 помещались наверху, с преобладающим калибром были трехпудовые бомбовые пушки и пудовые единороги. 12 пороховых погребов, ядрокалильная печь (при попадании раскалённого ядра в корпус судна, шанс возгорания был до 90%).
Просто, скромно, сурово — такой была архитектура этого здания. И только ажурная лестница, отлитая из чугуна, своею легкостью и изяществом несколько смягчала мрачный облик внутренних помещений.
Ново-освященный форт на Южном фарватере был наименован в честь императора Александра Первого, который приходился царствующему Императору Николаю Павловичу не только старшим братом, но и крестным отцом.
В новом, 1846 году, последовали приказы от начальника гарнизона Артиллерийского округа, в котором содержались следующие пункты:
1. Так как вооружение окончено, то никого на форт пускать не следует.
2. После вручения Государем Императором ключа от форта подполковнику Костромитинову форт остается на полной его ответственности.
3. Не должно следовать примеру Инженерного Ведомства и допускать посторонних лиц его осматривать.
4. Караул содержать по закону.
5. Ключи и штандарт форта никому не показывать.
Спокойная, размеренная жизнь гарнизона форта была нарушена: сгущались тучи над Россией, и вновь грозила ей война, на этот раз — с Турцией и ее союзниками — Англией и Францией. Началась подготовка к возможным боям, флот был также мобилизован, а академик Б.С. Якоби получил высочайшее повеление об изготовлении подводных мин для обороны Большого Кронштадтского рейда.
9 февраля 1854 года последовал Манифест о разрыве дипломатических отношений с Англией и Францией. И все понимали, что это означает. Во всех церквях, при огромном стечении народа, с амвона читали этот Манифест, и в ответ слышалось в глубокой тишине: «Господи, да будет воля Твоя!».
25 апреля 1854 года в Кронштадт были доставлены четыре иконы от императрицы Александры Федоровны, которая в своем письме благословляла кронштадтцев этими иконами, посланными ею с чистой и теплой молитвой.
На Кроншлоте был установлен образ Святого Николая Чудотворца, на форте Император Петр Первый — образ Святого Апостола Петра, на форту Император Александра Первый — образ Святого князя Александра Невского, а на форту Император Павел Первый — образ Святого Апостола Павла.
5 мая 1854 года императору Николаю Павловичу было доложено о полной боевой готовности Кронштадтской крепости, и в его присутствии сделана тревога. Император остался довольным выучкой личного состава и в особом приказе объявил свою благодарность, причем, всем штаб-офицерам поименно.
12 июня 1854 года на горизонте показался неприятельский флот. И утром, 14 июня, корабли Соединенной Англо-Французской эскадры остановились на траверсе Красной Горки… 21 вымпел! Днем пароходы подходили поближе, а три судна осторожно рекогносцировали Северный фарватер. Нужно ли говорить, как внимательно следили за неприятелем из Кронштадта и как усиливалась оборона острова Котлин. Вот тут-то, наверное, и проняло адмирала Чарльза Нэпира, командовавшего Соединенной эскадрой, потому что уже 17 июня неприятельский флот ушел в море.
Наступила осень… Осадное положение было снято, и Кронштадт остался на военном. Начальником гарнизона был назначен военный губернатор и главный командир Кронштадтского Военного порта генерал-адмирал Федор Петрович Литке, который и возглавил дальнейшую подготовку к новой встрече врага.
В апреле 1855 года разрешено было построить подъемных кранов на фортах и добавить несколько пороховых погребов.
В конце месяца войска со знаменами были перевезены на форты. Все было приведено в боевую готовность. На Южном фарватере расположены были гальваноударные мины Нобеля, в которых оставлен проход, загражденный станционными минами Якоби. Мины были поставлены достаточно глубоко: рыбацкие лайбы проходили через заграждения свободно, но 8 мая одна из них зацепила мину, взорвалась и быстро затонула.
15 мая 1855 года, вечером вновь появилась неприятельская эскадра. Император Николай Павлович с Телеграфной башни рассматривал вражеские корабли, стоявшие на якоре у Красной Горки, в подзорную трубу. И был спокоен: он верил в эти гранитные скалы, вставшие на пути врага, по его воле!
Командующий соединенной эскадрой контр-адмирал Р. Дондас тоже, в зрительную трубу, рассматривал Кронштадт и, внутренне холодея, осознавал, в какую авантюру он ввязался. И чтобы показать, что шутки с ним плохи, велел захватить несколько лайб и конфисковать всю находившуюся в них рыбу.
Затем два неприятельских парохода пытались сделать рекогносцировку Северного фарватера и осуществить промеры их глубин, но наши канонерки, каждый раз, выходили им навстречу, и они, уклоняясь от боя, давали на полный ход.
23 мая 1855 года император Николай Павлович посетил форты Император Александр первый и Великий Князь Константин. Вместе с личным составом этих фортов помолился и он о даровании победы.
28 мая 1855 года четыре неприятельских парохода пошли к Северному фарватеру, но при виде русских канонерок, сразу же повернули обратно. Вскоре и весь вражеский флот ушел в море, где английские моряки «пошумели», обстреляв несколько пунктов на побережье.
Вернулась Соединенная эскадра к Кронштадту 8 июня. И расположилась по обе стороны Толбухина маяка. Вскоре из газет стало известно кое-что относительно рекогносцировки 28 мая. Оказывается, что во время этой рекогносцировки два парохода «Мерлин» и «Файэфляй» пострадали от мин.
Император Николай Павлович спросил у генерала Дена, правда ли это? Но генерал Ден не мог ничего сказать царю конкретно, однако подтвердил, что союзники вылавливали мины и знали, какую опасность таят в себе эти железные конусы. Судя по тому, что вражеские корабли не подходили близко ни к одному укреплению, можно предположить, что неприятель их боится, хотя заряд в минах очень мал и серьезного повреждения кораблю они вряд ли могли причинить.
Да, эти мины были грозным оружием, несмотря на свое несовершенство. И контр-адмирал Дондас не мог не понимать, что здесь, на Балтике, нет для его кораблей доков. Не поведешь же их на ремонт в Кронштадт! А в Европе уже начали посмеиваться и над Дондасом. Нет, надо все же браться за этот ужасный Кронштадт.
И вот, 20 июня, ночью, неприятельские канонерки открыли дружный огонь стоявшим невдалеке от Ораниенбаумского берега. Распугав рыбу, те же канонерки сделали два выстрела по форту Император Павел Первый и один раз пальнули по форту Император Александр Первый. Но снаряды с канонерок почему-то не долетели до этих фортов.
24 июня, в предвечерний час, одна английская канлодка, с баркасом на буксире, подошла к северному берегу острова Котлин на три с половиной версты и дала три выстрела в сторону кладбища. Им было отвечено с батареи Ден и с батареи Политковский. После пятого выстрела «англичанка» со своим баркасом быстренько отошла.
На следующий день неприятельский пароход и три канлодки подходили к фортам Император Павел Первый и Император Александр Первый, с которых в первый раз пробовали по ним на расстоянии четырех верст вновь установленные 6-ти фунтовые пушки. С каждого форта сделано было по два выстрела, и канонерки тут же отошли. Так же был сделан выстрел и с батареи Литке (берег острова Котлин).
Это был последний наскок: 15 августа 1855 года неприятель скрылся за линией горизонта. Войска, находившиеся в крепости, решено было распустить по зимним квартирам, оставив несколько батальонов. А командование вновь приступило к обдумыванию мер, необходимых для усиления обороны острова Котлин.
В марте 1856 года Кронштадтская крепость перешла на мирное положение. Война была окончена, но началась работа по перевооружению всех фортов. Пришло время нарезной артиллерии, и появились в казематах укреплений 11-ти дюймовые пушки. А затем перешли к скорострельным орудиям, бездымному пороху и другим новациям артиллерийской техники.
С постройкой новых фортов оборона острова продвинулась далеко на запад. Теперь ее ядром стали форты Граф Милютин и Великий Князь Константин. А старые, могучие великаны — Кроншлот, Император Петр Первый, Император Александр Первый, Император Павел Первый, Светлейший князь Меншиков — потеряли свое значение и оказались в тылу передовой линии обороны. И с 1896 года началось их разоружение и стали они использоваться в хозяйственных целях.
Но примерно в это же время, с 1891 года, начал в Санкт-Петербурге свою деятельность Императорский Институт Экспериментальной Медицины, в сущности, первый медицинский научно- исследовательский институт в России. Целью этого учреждения было «… Всестороннее изучение причин болезней, главным образом, заразного характера, а равно и практическое применение способов борьбы с заболеваниями и последствиями оных» (пункт первый Временного Устава Императорского Института Экспериментальной медицины СПб. 1891 г.).
В 1897 году в Институте был налажен процесс производства противочумной сыворотки, которой требовалось все больше и больше.
Но нахождение такого производства в Санкт-Петербурге таило в себе огромную опасность, и решено было перенести всю эту работу на форт Император Александр Первый, который теперь назывался просто Александр, а кронштадтцы переименовали его в Чумный. И под этим именем он стал известен всему миру.
В августе 1899 года началось переоборудование всех помещений бывшего форта. Первым заведующим противочумной лаборатории был назначен магистр ветеринарных наук М.Г. Тартаковскин. При нем было двое помощников.
По постановлению Совета Института, с 8 июля 1901 года противочумная лаборатория стала называться «Особой лабораторией при Императорском Институте Экспериментальной медицины по заготовлению противочумных препаратов». Задачей особой лаборатории главным образом было изготовление противочумной сыворотки и вакцины.
С 22 января 1902 года заведование особой лабораторией было поручено ветеринарному врачу и бактериологу В.И. Турчиновичу-Выжникевичу… Но 7 января 1904 года этот замечательный человек, выдающийся врач и ученый, погиб.
Погиб, как боец, сражаясь со страшной болезнью до конца. Доктор Турчинович-Выжникевич не только был администратором, он вел и научные исследования. В те дни, вскрывая зараженное чумой животное, доктор неосторожно порезал руку и заразился чумой. Спасти его не удалось, весть о гибели человека от заразы на форту Чумном, как гром поразила страну… Об угрозе, исходящей от особой лаборатории, заговорили все.
И тогда, чтобы успокоить общественное мнение, один отчаянный журналист решил побывать в очаге чумы. Он так и назвал свой отчет, поместив его в журнале «Знание и искусство» в № 3 от 19 января (1 февраля 1904 года).
Этот очерк, свидетельство очевидца, перед вами. Он также интересен, как и девяносто пять лет тому назад.
В очаге чумы
В пустынном море, мрачной каменной твердыней высится одинокий, брошенный форт. Горсть отважных, свято преданных науке людей поселились в его опустелых казематах, и смело рискуя каждое мгновение жизнью, занялась тяжелыми опасными работами, чтобы спасти человечество от страшного, общего всем врага — чумы. Вот уже несколько лет скромно работают эти незаметные герои, вдали от всего живущего, работают с громадным успехом, спасли уже массу людей от неминуемой смерти.
Тяжелая драма разыгралась на мрачном, одиноком форту. Страшный враг, с который велась смертельная борьба, одолел на миг и сгубил одного из главных борцов этой твердыни. Угасла душа на этом светлом маяке науки.
Известие о смерти от заражения чумным ядом заведующего лабораторией Института Экспериментальной медицины по изготовлению противобубонно-чумных препаратов на форте «Император Александр «, В.И. Турчиновича-Выжникевича облетело всю Россию, взоры всех обратились к этому скромному форту, к этим скромным героям.
Но мало кто знает, что это за форт и что за работа там происходит. Узнать это, действительно, довольно трудно, так как попасть туда нельзя без особого разрешения, и сообщение форта с берегом, т.е. с Кронштадтом, поддерживается лишь в пределах крайней необходимости, с помощью маленького пароходика. Мне удалось побывать на том форту и провести там целый день.
Пути к форту из Кронштадта около получаса, и пути довольно бурного. Пароходишко ловко борется с волнами, шумно хлещущими за борт.
Темная масса форта внушительна и грозна. Только пустые, черные амбразуры и необычные пристройки наверху, указывают, что форт утратил свое военное значение, превратившись в мирную твердыню науки.
Первое, что бросилось мне в глаза, когда я взобрался на набережную, это громадные бронзовые доски на входных воротах. На досках сказано, что форт начат постройкой в 1836 году и окончен в 1845 году. За воротами — небольшой, вымощенный камнем двор, окруженный массивными крепостными постройками, но уже переделанными и приспособленными для мирных целей.
Много пришлось поработать, чтоб сделать из этого огромного орудийного и порохового склада помещение для жилья и научных занятий. То и дело можно там встретить странной формы двери, окна, даже мебель: все это результаты «приспособления» — видоизмененные амбразуры, массивные двери, пороховые помещения и т.д.
Лаборатория размещена также, как устроен форт. Снаружи — форт в два этажа, а внутри в нем три этажа, и весь он разделен на две части на заразное и незаразное отделения, между ними находится нейтральное помещение, затем во втором этаже устроены «парадные» комнаты и помещения для врачей. В самом низу — машинное отделение, прачечная, баня. Освещение и отопление (электричеством и паром), а также и газ добываются тут же.
Парадные комнаты также скромны, как и их обитатели. Два низких крепостных каземата, чуть оживленные портьерами и мягкой мебелью. Стены украшены портретами Их Величеств. Посередине комнаты — своеобразного фасона диван. Это тоже результат приспособления: каменный пушечный траверс обтянули материей и превратили его в диван. На диване этом лежит ценная реликвия — большой бронзовый ключ с инициалами Императора Николая I. Это ключ от форта. Вторая комната — маленький кабинет. На стене висят два портрета реформаторов форта, основавших здесь противочумную лабораторию: их Высочеств принца Александра Петровича и принцессы Евгении Максимилиановны Ольденбургских. Рядом с портретами, в красном углу — святыня форта: большой великолепный старинный образ Св. Александра Невского, подаренный форту при его основании Императрицей Александрой Федоровной, Августейшей супругой Императора Николая I. На образе вычеканена надпись: «Защитникам форта Император Александр I».
Более полувека прошло с тех пор, как затеплилась лампада перед этим образом. Ни разу не пришлось, Слава Богу, защитникам форта встречаться с врагом, вступать в кровавый бой, терять в нем людей. Форт замирился. Боевые защитники уступили место новым борцам — борцам за страждущее человечество, и из их среды пала первая жертва. За упокой ее души теперь кротко теплится свет лампады.
Служащие в Лаборатории — более двадцати человек: фельдшера, служители, конюха, состоящие при машинном здании — помещаются в третьем этаже, над Незаразным отделением.
В Незаразном отделении, внизу, устроен целый зверинец — все это животные, служащие для опытов прививки чумы и других болезней: обезьяны, кролики, морские свинки, крысы, мыши, сурки, в которых предполагают разносителей чумной заразы в Сибири, суслики, очень восприимчивые к чумной заразе и, в виду быстроты передвижения, могущие быть опасными распространителями чумы, тем более, что, как установлено наукой, бацилла чумы, пройдя через организм грызунов, увеличивает свою разрушительную силу.
Наряду с этим мелким «лабораторным материалом», я увидел тут же, в особых помещениях, целое стадо северных оленей и несколько верблюдов. Эти антиподы, обитатели крайнего севера и тропического юга,топчутся здесь, на маленьком каменном дворике форта, в ожидании своей очереди послужить материалом для опытов, могущих открыть новые средства борьбы с чумою в обитаемых ими местностях.
Но все это пока материал второстепенный: главное место отведено лошади — кровь лошади, переработавшая в себе чумный яд, дает нам спасительное средство от чумы. В конюшнях Лаборатории, при моем посещении, находилось 16 лошадей, из них были такие, которые уже в течение трех лет вырабатывают противочумную сыворотку.
Краса и гордость Лаборатории, лошадь Иерсен (по имени знаменитого исследователя чумы Иерсена) — первая лошадь, подвергшаяся опытам, дала переработанной крови-сыворотки больше, чем она сама весит.
Несмотря на это, лошадь, видимо, здорова, и я даже не заметил в ней особого исхудания.
Чумную культуру впрыскивают лошади два раза в месяц; в продолжение двух-трех дней у нее появляется повышение температуры и небольшое недомогание, а, затем, она совершенно поправляется. С течением времени, при значительной повторности опытов, эти повышения температуры обессиливают организм лошади. Количество крови, извлекаемое из лошади для получения сыворотки, довольно значительно — от 5-ти до 6-ти литров.
До сих пор я находился в незаразных помещениях, в которых лишь подготовлялся материал для опытов. Далее уже идет небольшая нейтральная часть, отделяющая незаразные стойла от заразных.
Здесь уже началась запретная часть Лаборатории, здесь — истинный очаг чумы, с которой вступают в открытую борьбу. Работают тут лишь особо посвященные лица: заведующий Лабораторией, его помощники и один или два фельдшера; помещения устроены так, чтобы зараза была локализована только в этих герметически закрытых стойлах и Препаровочной.
Осторожность доведена здесь до педантичности, и только исключительно несчастный случай может дать заразе проникнуть наружу. На этот несчастный случай Лабораторию и поместили среди моря, отрезав от всякого общения с живым миром.
Стойла с лошадьми, которым привита чистая разводка чумы, отделяются длинным коридором от расположенных параллельно стойлам, небольших передних комнаток, наглухо отделенных друг от друга; двум человечкам можно в них поместиться вполне просторно. Пол и стены бетонированы. На полу стоит большой таз, в котором налиты раствор сулемы или карболки. В каждой комнате имеется водопровод и электрическое освещение. Каждый, входящий туда, надевает на ноги широкие, высокие, резиновые галоши, затем, поверх глухого холщового халата, натягивает на себя резиновые штаны, сверху накидывает на себя плотный резиновый плащ, на голову надевается особый колпак.
Только облекшись в такую непроницаемую оболочку, врач или фельдшер имеет право войти к зараженному чумой животному.
Не меньшие меры предосторожности принимаются по выходе из чумных стойл. В той же передней комнате врач или фельдшер становятся, как есть, в галошах, в таз с противозаразным раствором и обливают себя с головы до ног дезинфекционною жидкостью.
Проделав весь этот церемониал и продезинфецировав каждый раз все помещение, врач и его прислужник снимают свои халаты и выходят из помещения через наглухо затворяющиеся двери; не забыты также и окна: к ним прилажены плотные, непроницаемые сетки, чтобы не могла даже муха пролететь.
Для удобства дезинфецирования каменные стены заразных помещений выкрашены масляной краской, углы стен закруглены.
Мы видим, таким образом, что при этой тщательной, осторожной постановке лабораторных работ, зараза не может проникнуть за стены лаборатории через лиц, входящих в заразные стойла.
Зараза грозит только этим работникам непосредственно: довольно маленького укола или пореза, чтобы чумный яд внедрился в организм. Она грозит им и в заразных стойлах, и в Препаровочной, где вскрывают уже павших от чумы животных для исследования происшедших в организме изменений, и, наконец, при лабораторных работах, как это, вероятно, и случилось с В.И. Турчиновичем-Выжникевичем.
Но, если и произошло такое несчастье, то все же зараза будет там же и локализована: ни для населения Кронштадта, ни для окружных жителей опасности быть не может.
Во втором этаже, в который ведет со двора совершенно особая чугунная лестница, имеется отдельное помещение: это Чумный лазарет. По своему устройству, это непроницаемая коробка, и помешенный туда совершенно отделен от всего мира. Ужас охватил меня, когда я увидел этот каменный гроб — пол, стены, потолок залитый бетоном, двери не затворяются, а как-то впиваются в стену.
Мне невольно стало жутко, когда передо мной тяжело растворились сначала одна дверь, затем другая, и я вошел в небольшую переднюю со всеми приспособлениями для лабораторного помещения: электрическим светом, водопроводом и т.д. В этой комнате надевает предохраняющее от заразы облачение врач, направляющийся в комнату к больному. Комнату больного отделяет от передней помещение для дежурства при больном.
Дверь в самую комнату больного отворяется внутрь: сюда входят и редко, когда выходят. В дверях маленькое окошечко: через него сообщается больной с окружающим миром, через него поддерживается жизнь больного — подают ему пищу.
Когда я вышел из этого страшного лазарета, в котором, до нынешнего несчастья, еще никто не находился, когда захлопнулись за мной его массивные двери, мне стало легко, эгоистически радостно на душе. Но это длилось лишь момент, и снова охватило меня всего чувство благоговения перед врачами, каждое мгновение рискующими за работами жизнью в этом очаге чумы, где ее выращивают для того, чтобы ее убить, чтобы выработать человечеству средство от ее смертельного яда. Это чувство с горделивым сознанием, что это первая русская Лаборатория, первая в мире по обстановке, положению и размерам деятельности — все росло во мне и ширилось по мере того, как я ознакомился с дивной, образцовой организацией Лаборатории, с ее замечательно интересным музеем и лабораториями, куда приезжают работать иностранные ученые.
В Заразной лаборатории имеется особый «животный материал» для опытов. Им прививается чумный яд, и затем они поступают для наблюдений. Животные эти совершенно отделены: большие грызуны, обезьяны — в особых клетках, крысы и мыши — в стеклянных банках. В помещениях их имеется также особая передняя комната, где тщательно дизинфецирустся как самое помещение, так и одежда работающих там; равным образом дизинфецируются отбросы и выделения животных.
Известно, что чумный микроб встречается не только в бубонах, т.е. распухших лимфатических железах, но и в мокроте и выделениях больных людей и животных. Единственный верный способ уничтожить эти отбросы и выделения — сжигание. И в Лаборатории имеется особая кремационная печь, где сжигается навоз и трупы животных, павших от привитой им чумы. В печь они попадают уже обеззараженными; обеззараживание производится с большими предосторожностями, в особых приборах-автоклавах.
С такой же осторожностью следят за выделяемыми Лабораторией сточными водами. Спускать эти воды в море, как делают это патриархально до сих пор у нас, даже в столице, Лаборатория не имеет права: зараза могла бы отравить воду взморья и занести чуму в Кронштадт и, чего доброго, в Петербург.
На форте устроена, поэтому, канализация, и все сточные воды собирают в общую цистерну, накачивают их в специальный аппарат и кипятят воду до 120° по Цельсию и, уже обезвреженную таким кипячением, воду выпускают в море.
В Заразной лаборатории происходит разводка чумных бацилл в бараньем бульоне. После целого ряда, много раз описанных манипуляций, получается лимфа. Лимфа — предохранительное от чумы средство; собственно же лечебное средство от нее — сыворотка. Противочумную лимфу открыл русский ученый — доктор Хавкин, а сыворотку, как известно, впервые добыл у лошади известный бактериолог Иерсен — в Индокитае, в 1879 году.
Таких лабораторий, как на форте «Император Александр I», имеются еще только две во всем свете: в Бомбее, у доктора Хавкина, где производится только сыворотка, и в Парже, в Пастеровском Институте, где добывают только лимфу. В нашей же Лаборатории производятся и сыворотка, и лимфа.
Всё кругом Лаборатории так устроено, чтобы никакие внешние влияния не препятствовали развитию бациллы чумы, растущей в бульоне на свою же погибель и образующей лимфу. В другой комнате работают над добыванием из зараженной чумными бациллами крови лошади целебной сыворотки. Кровь отстаивается в особых сосудах, и наверху образуется сыворотка.
За этими лабораториями идут уже помещения, менее опасные в заразном отношении. В одном из них производится разливка лимфы по особым стерилизованным склянкам. Разлив лимфу, флакончики с нею, закупоренные ватной пробкой, не пропускающей бактерий, укладывают в другом помещении в ящички, обвивают ватой и забиваются в ящички гвоздями. На каждом ящичке оттискивается штемпель Лаборатории и указывается количество лимфы, содержащейся в стекляшке, т.н. — 3, 5, 10, 15 или 22 кубических цент граммов.
Ящички эти, целыми партиями, рассылаются в разные концы России, по требованию врачей или же в те пункты, где можно опасаться появления страшной гостьи. Склянки с лимфой рассылаются по побережью Черного и Каспийского морей, на границу Персии, в Закаспийский край, по всему Поволжью. В виду того, что лимфа действует лишь в течение года, — ее приходится возобновлять, и транспорты с благодетельною жидкостью, добытой ценою таких жертв и такого риска жизнью, не прекращаются.
Ежегодно, в Лаборатории изготовляется до полумиллиона склянок с лимфой. Недавно был даже случай отправки лимфы в Европу: в 1900 году было послано Лабораторией несколько тысяч склянок с лимфой с Глазго, где свирепствовала тогда чума практического значения, — работать по производству противочумной лимфы и сыворотки, — Лаборатория имеет и учебный характер, предоставляя ученому миру богатейший материал для изучения чумы.
Там имеются специально устроенные, совершенно изолированные от всех, маленькие лаборатории, в которых приезжие бактериологи могут спокойно производить свои научные работы и пользоваться для опытов имеющимся под рукой богатым запасом животных.
Очень поучителен богатый и содержательный по своим коллекциям музей Лаборатории. В этом музее рельефно отлились итоги деятельности ее руководителей и врачей- бактериологов.
Особенно интересны препараты по бубонной чуме на людях и животных, а также коллекции паразитов животных, изучение которых очень важно потому, что, зачастую, они и разносят чуму. Покинув издохшее от чумы животное, они переходят, затем, на человека, и, вонзая свое жало в его тело, они, точно ланцетом хирурга, прививают в кровь человека чумные или другие ядовитые бациллы, почерпнутые укусом издохшего от заразы животного.
Большая часть препаратов в музее принадлежит животным; человеческие же я видел там лишь отдельные органы, и притом исключительно пораженные бубонной чумой.
Препараты человеческих трупов, пораженных чумой, почти никогда не сохранялись. В прежнее время боялись, чуждались чумныхбольных (недаром, слово “зачумленный” стало нарицательным именем человека, которого все сторонятся), не хотели оставлять следов их трупов — их сжигали, наука совершенно не знала, что за патологоанатомические изменения производит эта страшная болезнь в человеческом организме. Только в последнее время стали сохранять хотя бы отдельные органы, на которых особенно проявляются симптомы чумы.
В музее Лаборатории хранятся препараты, добытые заведовавшим лабораторией М.Г. Тартаковским, в деревне Колобовке, Астраханской губернии, куда он был послан во время вспыхнувшей там и столь быстро и энергично прекращенной эпидемии.
В больших стеклянных банках находятся селезенка, желудок, железы и т.д. На банках надписи: «Колобовка, Варвара Злобина, 9 лет». Тут же, рядом, стоят другие стеклянные банки. В них тоже сохраняются доставленные в музей человеческие органы. На банках надписи: «Хозе Корейра». «(Португалия)», «Клементина Конценсао Мария Мелле», «(Португалия)». Это — органы больных, умерших от чумы в Лиссабоне. Смерть сблизила бедную деревенскую девочку Варвару Злобину с неизвестными далекими жертвами той же болезни в Португалии.
Это жертвы недавних эпидемий чумы, — жертвы немногочисленные, — нужно отдать справедливость успехам науки.
С каждым днем разрушительная сила чумы ослабевает и в Европе, и в Азии. Страшный, кровавый пожар, пожиравший миллионы людей в прежние века, потухает, и только изредка кое-где, вспыхивают последние искры…
На мрачном, одиноком форту, в пустынном море, вспыхнула такая искра и осветила весь горизонт: ярко вырисовывалась на нем эта твердыня героев долга, мощно предстал этот светлый маяк науки.
И. Эйзень.»
Таким увидел форт Чумный петербургский журналист в 1904 году. Но тогда история научного учреждения еще только начиналась. И, со временем, диапазон исследований становился всё шире. С подлинно русским размахом, изучались здесь, кроме чумы, холера, оспа, бешенство и другие инфекционные заболевания, вроде сибирской язвы.
После смерти В.И. Турчиновича-Выжникевича Лабораторию возглавил приват-доцент Московского университета, биолог, доктор Н.И. Берестнев, выполнявший свои обязанности до 31 января 1908 года. При нем, а именно 17 февраля 1907 года, вновь произошла трагедия: заразившись чумой, погиб практикант М.Ф. Шрейберг.
На посту заведующего Особой Лабораторией Н.И. Берестнсва сменил ветеринарный врач И.З. Шурупов, состоявший на этой должности до 1916 года. А с этого времени и до конца существования Особой Лаборатории, заведовал доктор А.И. Бердников.
После Октябрьской революции, по решению Советского Правительства, Особая Лаборатория на форте Александр была расформирована, а противочумные работы перенесены были к эпидемическим очагам. Так, была создана Саратовская противочумная лаборатория и развернуты работы в Иркутском Чумном институте и в других местах.
В годы Гражданской войны и иностранной интервенции форт Александр вновь стал военным объектом. В помещениях форта был устроен склад мин. В этом качестве был он и во время Великой Отечественной войны.
В 1985 году склад на форте Александр был упразднен. Осталось только опустевшее здание над морем… И теперь оно, возвышаясь среди волн черной громадой, напоминает людям о тех, кто когда-то нес свою службу в этих могучих добрых и надежных стенах. И о том, что не зря это было: осенью 1977 года, последним человеком, переболевшим оспой, был гражданин государства Сомали. Исчезла с лица Земли эта ужасная болезнь! И великая победа над оспой была провозглашена на 33-й сессии Всемирной Ассамблеи ВОЗ в мае 1980 года.
Если человечество забудет о войнах, о дискриминации, перестанет быть злым и жадным, оно сумеет покончить и с другими болезнями, даже с такими, с которыми сражались лучшие люди планеты на форте Император Александр Первый.