top of page

История Свияжского Иоанно-Предтеченского монастыря

 

Свияжский Иоанно-Предтеченский монастырь заслуживает не меньшего внимания, чем монастырь Успенский. В XVI – XVIII вв. он не был так знаменит в масштабах России. Зато в XIX – начале ХХ вв. эта женская обитель стала куда более богатой и многолюдной, чем соседняя мужская Успенская. Как это произошло, как развивались параллельно два монастыря града Свияжска, разделённые всего-то какой-нибудь сотней метров расстояния – очень интересная история. Тем более, и в наше время возрождаются они параллельно, слившись практически в один монастырь, занимающий по площади вместе примерно треть острова – по размерам как целая лавра!

В дореволюционной литературе об Иоанно-Предтеченской обители писали намного меньше, чем об Успенской. В фундаментальном труде А. Яблокова «Город Свияжск» первой посвящены лишь 15 страниц (сс. 34-48), да и те в основном переписаны из работы П. Л. Юдина, а второй – 162 страницы (сс. 49-211) плюс ещё 17 страниц приложений. Да и сама работа П. Л. Юдина, посвящённая отдельно Иоанно-Предтеченскому монастырю (1897г.), насчитывает всего 40 страниц, из которых первые 10 – экскурс в историю града Свияжска вообще.

В советских и постсоветских работах по Свияжску перекос в сторону описания главным образом Успенского, а не Иоанно-Предтеченского монастыря сохранился. Так в книге М. В. Фехнер «Великие Булгары. Казань. Свияжск» (1977г.) первому посвящены почти 23 страницы (сс. 235-257), а второму – всего 10 (сс. 225-234). Причём, и из этого незначительного объёма в 10 страниц больше половины отдано описанию одной лишь маленькой Троицкой церкви.

А в вышедшем совсем недавно более чем 200-страничном альбоме «Раифа. Свияжск» одна-единственная статья размером в 4 страницы посвящена Иоанно-Предтеченскому монастырю. Статьи, прямо или косвенно затрагивающие историю, архитектуру и стенопись Успенского монастыря, занимают в совокупности в несколько раз больше объёма.

С одной стороны, причины такого перекоса понять можно. Успенский монастырь официально именовался первоклассным, Иоанно-Предтеченский в 1764 – 1865 гг. состоял лишь в III классе, с 1865г. – во II. Ну а то, что в XIX веке так называемые «штаты» («классы») стали весьма условным понятием, и многие величайшие обители России (Оптина, Дивеево, Святогорье…) вообще числились «за штатом» – эту условность не все историки брали в счёт. Другая причина: женские монастыри вообще изучались меньше, чем мужские. До XVIII века включительно их и самих в России было в несколько раз меньше, чем мужских (лишь в XIX веке количество обителей примерно сравнялось, а число самих монахинь превзошло число монахов в несколько раз). Третья причина: в Иоанно-Предтеченской обители после пожаров XVIII века не сохранилось документов об основании, и первые два века её истории краеведы представляют весьма туманно, тогда как Успенская обитель, согласно точным сведениям, была устроена самим свт. Германом. А всем, кто уже прочитал первую половину нашей книги, понятно, насколько это важный фактор – личность основателя (особенно, если это такой великий святой, как свт. Герман Казанский).

Между тем, архитектурный ансамбль Иоанно-Предтеченского монастыря играет не менее, если не более важную роль в облике современного Свияжска, чем ансамбль Успенского.

Особенности современного состояния Иоанно-Предтеченского монастыря: при том, что все интерьеры в советское время были страшно разорены, внешне ансамбль практически не изменился. Сохранились все постройки – другое дело, в каком состоянии… Это достаточно уникально. Ведь в соседнем Успенском монастыре из 4 храмов уцелели 2, а из 6 приходских церквей Свияжска осталась вообще только одна. Здесь же из трёх храмов сохранились все три. Это ровно половина всех церквей современного Свияжска.

Благодаря своей сохранности, ансамбль Иоанно-Предтеченской обители представляет огромную ценность для искусствоведов, хотя в интерьерах его и не осталось таких шедевров, как, например, соборные фрески соседнего Успенского монастыря. Зато в отличие от последнего, он – со всеми своими многочисленными строениями, – очень хорошо виден от причала. Силуэты именно его церквей первыми встречают всех подплывающих к острову-граду: они стали его визитной карточкой. Первым вырисовывается ещё за несколько километров краснокирпичный, «пасхального» цвета Скорбященский собор – 32 м высотой. Это – архитектурная доминанта Свияжска. Правее его (при взгляде от причала) виднеется почти втрое уступающая по высоте, но всё же хорошо видная Троицкая деревянная церковь – уникальное сооружение, одно заслуживающее целой книги. Белеют стены и зеленеют два изящных купола древней Сергиевской трапезной церкви.

    Незабываемый цветник древних куполов огромного монастыря – зелёных и серебристых, – радует глаз и вдали, и вблизи.

    Здесь начинаешь понимать, что, может быть, это и есть часть именно той «красоты, которая спасёт мир».

    Описанию красоты Иоанно-Предтеченского монастыря мы и решили посвятить всю вторую половину нашей книги. А ещё, конечно – процессу создания этой красоты: многовековой истории складывания древнего ансамбля. И глядя на великолепие внешнее, постараемся не забыть о духовном: о замечательных подвижницах, нёсших здесь свой подвиг (в их числе была и духовная дочь преп. Серафима Саровского).

    Итак, перед нами – второй раздел книги: «Иоанно-Предтеченский монастырь».

 

    Хотелось бы сказать, что эта часть книги по содержанию и структуре не похожа на первую – как непохожа и история двух столь разных монастырей. Периоды в истории Иоанно-Предтеченского монастыря выделяются гораздо чётче. Дело в том, что в конце XVIII в. эта обитель «перекочевала» на место бывшего Троице-Сергиева монастыря. Это было её второе рождение. Таким образом, один период – эпоха раздельного существования Иоанно-Предтеченского и Троице-Сергиева монастырей, другой – история единой обители после их слияния.

    До конца XVIII в. история обоих монастырей представляет для нас одинаковый интерес. Это как бы два корня одного ствола. Каждому посвящён свой параграф.

    Троице-Сергиев монастырь по происхождению древнее, и потому именно с него начинается I глава.

 

       Глава I.

Период раздельного существования Троице-Сергиева

и Иоанно-Предтеченского монастырей.

 

        

         § 1.

  Древнейший в Казанской земле Троице-Сергиев монастырь

от основания до упразднения (1551-1764гг.).

 

    О том, какую огромную роль в христианизации Среднего Поволжья сыграла Троице-Сергиева лавра;, говорит хотя бы тот факт, что 2 монастыря в Казанской епархии получили название Троице-Сергиевых – и оба считались приписными к лавре. Первый из них по времени – это монастырь града Свияжска. Второй, основанный уже после взятия Казани, находился в самом центре казанского кремля, напротив Архиерейского дома.

    И оба существовали лишь с XVI по XVIII век: исполнив свою миссионерскую роль до конца, они были упразднены реформой Екатерины II (1764 года). Два века их истории – но как мало мы о них знаем, как мало осталось источников! Это общая судьба тех нескольких сот русских монастырей, которые были упразднены во II половине XVIII в.

    Однако обители не исчезали совсем бесследно. Их храмы чаще всего оставались – и спустя годы либо превращались в приходские церкви, либо передавались другим монастырям. Так жизнь одной обители продолжалась в другой – их судьба сливалась в одну. Именно это произошло с Троице-Сергиевым и Иоанно-Предтеченским монастырями в конце XVIII века. История первого стала частью истории второго.

    Древнее Троице-Сергиева на Казанской земле нет ни одного монастыря. Соседний Успенский заложен на 4 года позже, в 1555 году. Древнейшая обитель Казани, Зилантова, основана непосредственно в день и год взятия столицы ханства – 2 октября 1552 года. Троице-Сергиев монастырь основан одновременно с самим городом Свияжском в мае 1551г. В день прибытия на Круглую гору, 16 мая, князь Серебряный заложил Троицкую деревянную церковь, а уже 17 мая, в сам праздник Св. Троицы, она была освящена. Не стоит удивляться – многие малые бревенчатые храмы в ту эпоху возводились «во един день».

    Так было одновременно положено основание и городу, и монастырю.

    Монахи сюда прибыли из Троице-Сергиевой лавры. Из неё же были привезены все иконы и церковная утварь. Чудотворная икона преп. Сергия сохранялась здесь как великая святыня вплоть до революции – почти 4 века. Чудеса и исцеления, происходившие от неё, стали известны далеко за пределами Свияжска и вообще Казанской епархии. Об этих исцелениях даже 3 века спустя упоминает великий святитель Филарет Московский в своей исторической работе «Некоторые черты жития преп. Сергия после смерти».

    Эта икона стала главной святыней сначала Троице-Сергиева, а потом и Иоанно-Предтеченского монастыря, а также, пожалуй, одной из двух величайших святынь Свияжска, наравне с мощами свт. Германа. Позже мы ещё расскажем подробнее про этот чудотворный образ.

    Так монастырь с самого начала стал знаменит своими духовными сокровищами. Богатства материальные тоже быстро сделали его одним из крупнейших в нашем краю. Уже по данным переписной книги 1567 года, все его земли растянулись полосой примерно 30 вёрст вдоль Волги и 5-10 вёрст в ширину. Владения состояли из нескольких участков.

 

    Участки, полученные от казны до 1567 г.:

1). село Городище близ р. Свияги. При нём находилась пашня – «25 четвертей в поле» (это 37,5 десятин – т.е. ок. 40 га); лес – ок. 50 десятин; 320 копен сена

2). деревня Кильдеево на р. Курмыше. Вблизи – починки: Агишево, Ключов [а c 1575 г. ещё два – Корноухов и Уланков], также с прилегающими пашнями, лесами и лугами

3). Займища «у Гостина острова» и «против Ирехова острова»

 

    В 1575 г. были добавлены владения:

1). «Дикий лес черной»: 4 версты шириной, а в длину (вдоль Волги) от Малых Моркваш почти до самого Свияжска

2). Рыбные ловли – «в Учех на песку»

 

    В 1593 г. основаны монастырские починки:

Печищи (ныне известное село и пристань на Волге) и Варсонофьев.

  

    В 1594 г. построено село Услон (ныне – Верхний Услон, крупный районный центр РТ). Его Никольская церковь считалась принадлежащей монастырю, и службы там отправлялись свияжскими иеромонахами.

 

    Как видим, это была самая настоящая «монастырская колонизация», как называл подобный процесс В. О. Ключевский. Что она из себя представляла? Освоение и окультуривание многих прежде «диких» участков земли и основание тех населённых пунктов, без которых сейчас трудно себе даже представить наш край, особенно правобережье Волги. Люди, приезжающие сейчас в Услон, Печищи или Моркваши, наверное, редко задумываются, что эти многолюдные ныне посёлки обязаны своим возникновением Троице-Сергиеву монастырю… теперь уже не существующему и оставшемуся только в памяти историков. Да, многое, очень многое меняется за века. И лишь названия, встреченные в древних документах, вдруг напоминают нам о поразительно знакомых местах, с которыми у нас нередко связаны какие-то свои воспоминания. А у Госпожи Истории воспоминания о них – свои, совсем другие.

    Владения Троице-Сергиева монастыря, разбросанные по правобережью Волги, чередовались с огромными владениями Свияжского Успенского. Оба были на то время, пожалуй, крупнейшими монастырями-вотчинниками в Среднем Поволжье.

    Но численность братии в богатой Троицкой обители была, по-видимому, небольшой. На этот счёт не осталось никаких документов XVI-XVII веков, однако малые размеры трапезной (при Сергиевской церкви) позволяют делать такой вывод. Трапезная при Никольской церкви Успенского монастыря – гораздо больше по размерам, хотя они очень похожи по строению интерьера. В Успенском монастыре на протяжении XVI-XVIII веков стабильно было несколько десятков человек братии, вместе с послушниками. В Троицкой обители, видимо – в 2-3 раза меньше. Настолько же меньше был и сам архитектурный ансамбль обители – почти целиком деревянный. Любопытно, что ни один из жилых корпусов Троице-Сергиева монастыря не сохранился – только церкви. Но и церкви были очень невелики.

    Видимо, малочисленность братии во многом и предопределила упразднение Троицкого монастыря в 1764 году. К тому же, правительство Екатерины II, разработавшее реформу 60-х годов, наметило упразднить в первую очередь все приписные монастыри. Троицкий же, как мы знаем, был изначально приписан к Троице-Сергиевой лавре и никогда не считался самостоятельным.

    Всего таких приписных монастырей по всей России у Лавры было на тот момент 13, не считая ещё 150 подворий в 45 городах страны. Во владениях Лавры насчитывалось 106 тысяч крестьянских душ, а вместе со всеми приписными монастырями – 151 тысяча! Естественно, все эти огромные земли с крестьянами правительству выгодно было конфисковать в пользу казны, а приписные обители упразднить. Такая судьба ждала и Свияжский Троице-Сергиев монастырь с его (а фактически, не его, а лаврскими) владениями.

    Бывшие монастырские крестьяне в России стали называться экономическими. Теперь они напрямую платили подати государству, а не оброк той обители, которой раньше принадлежали. Все вышеупомянутые посёлки и починки Троицкого монастыря получили самостоятельное значение. Монахи были переведены в Троице-Сергиеву лавру. Туда же перевезли всю ризницу и богатую библиотеку. Как доставили всё это из Лавры в XVI веке, так же точно всё вернули назад в XVIII-м. Большая потеря для Свияжска! Деревянные корпуса опустели и быстро разрушились. Из двух монастырских церквей, Троицкая деревянная была закрыта на 30 с лишним лет (но, к великому счастью, не разобрана!), а Сергиевская каменная стала приходской. Но приход был маленький и очень бедный. В Свияжске на небольшое население и так хватало храмов.

    Всё было бы совсем печально, если бы не находившийся рядом Иоанно-Предтеченский женский монастырь…

    Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Иоанно-Предтеченский монастырь сгорел в 1795 году. В отличие от Троице-Сергиева, он был бедный по средствам, но многолюдный – всё наоборот. И после пожара ему потребовались новые здания и церкви: старые восстанавливать не хватало средств, да и старое место оказалось слишком тесным.

    Так и суждено было Троице-Сергиеву монастырю возродиться – но уже в качестве женского и с названием: Иоанно-Предтеченский. Можно, правда, сказать и по другому: это Иоанно-Предтеченскому монастырю суждено оказалось возродиться на новом месте. Так тоже будет правильно. Начался новый этап его истории.

 

 

  

       § 2.

   Иоанно-Предтеченский монастырь от основания

                до переноса на новое место (кон. XVI в. – 1779г.)

 

    Иоанно-Предтеченский женский монастырь возник чуть позже обоих мужских – и Троице-Сергиева, и Успенского Богородицкого. В первые годы существования Свияжска как крепости, его население вообще было в основном мужским. Да и все первые монастыри, возникавшие в Казанском краю, тоже были мужские: они выживали в суровых условиях полувоенного времени. Лишь позже стали появляться обители женские – своеобразный знак начинающейся стабильности в Среднем Поволжье, после подавления основных сил партизанского движения.

    Особой для нашего края стала священная дата – 1579 год: обретение чудотворной Казанской иконы Божией Матери и основание в честь неё девичьего Казанского Богородицкого монастыря. Позже возникло ещё несколько женских обителей на территории бывшего Казанского ханства. Иоанно-Предтеченская стала одной из них.

    Так Свияжск оказался на века одним из важнейших центров не только мужского, но и женского монашества в Среднем Поволжье.

    Изначально монастырь возник как бедная община при приходской церкви Рождества Христова. Инокини, как пишет Яблоков, селились «в отдельных келиях, сооружённых на собственный счёт». Никаких документов об основании монастыря не осталось – все они сгорели в печально знаменитом пожаре Свияжска 1795 года. Лишь в одной монографии XIX века («История Российской Иерархии» архимандрита Амвросия, 1813г.) указано, что обитель основана в конце XVI века.

    Сама церковь Рождества Христова известна по описям с 1567 года. Она стояла рядом с собором Рождества Богородицы, главным храмом Свияжска («видимо, левее его, где ныне торговая площадь», – уточняет П. Л. Юдин). Это – юго-восточная часть Круглой горы, примерно на 100-150 метров восточнее Троице-Сергиева монастыря.

    Почему же монастырь стал называться не Рождественским, а Иоанно-Предтеченским? Ясно по самому названию, что рядом существовал и Иоанно-Предтеченский храм. Но опять-таки о нём – никаких документов! Поэтому, например, у П. Юдина и А. Яблокова – совершенно разные версии событий. И если бы это касалось только происхождения названия! Нет, это именно – совершенно разные картины всей ранней истории монастыря.

    По описанию Юдина, изначально при обители стояли 2 храма: Иоанна Предтечи (холодный) и Рождества Христова (тёплый). Обычная и привычная картина: два храма при монастыре.

    По Яблокову, был лишь один храм Рождества Христова. С XVI века он стоял деревянный, в 1701 г. стал каменным. И будто бы лишь тогда, в начале XVIII века, при нём впервые (!?) появился придел Иоанна Предтечи. И только тогда (от придела, а не от основного храма!?) монастырь получил своё нынешнее название… А до этого что – стоял безымянным?

    Картина, честно говоря, получается не очень убедительная. От одного маленького (и так поздно возникшего) придела вряд ли могло произойти название древнего монастыря. Скорей уж, оно указывает на XVI век – на эпоху Ивана Грозного, ведь во славу его небесного покровителя (Иоанна Предтечи) было построено тогда множество храмов и монастырей. Особенно это касается нашего Среднего Поволжья, где русские особо почитали царя Ивана как покорителя и крестителя целого края. Да и не только в имени царя дело. Святой пророк Иоанн Предтеча, проведший большую часть жизни в Иорданской пустыне, издавна считался одним из покровителей вообще всех иноков и инокинь.

    Община не была такой уж и «небольшой», как называет её А. Яблоков. Он сам, противореча себе, приводит данные: в 1739 г. в ней было 59 инокинь, в 1756 г.  – 100 (в обоих случаях – не считая послушниц). А послушниц в женских монастырях обычно бывало – несколько десятков. Таким образом, в «небольшой» женской обители было, как минимум, раза в 2 больше монашествующих, чем в первоклассной Успенской мужской. Из известных исторических лиц в Иоанновской обители в 1718 – 1726 гг. жила в ссылке Варвара Головкина, позже переведённая в один из московских монастырей. Это говорит о известности обители за пределами Среднего Поволжья. В самом же Поволжье в XVIII веке это вообще был один из крупнейших женских монастырей. Недаром по реформе 1764 г. во всей огромной Казанской епархии остались «в штате» лишь 2 женских обители: Казанская Богородицкая (второклассная) и Свияжская Иоанно-Предтеченская (третьеклассная).

    При таком количестве подвизающихся, очень сомнительно, чтобы в монастыре был всего один храм.

    Описание Юдина, на наш взгляд, более убедительно. С XVI века, видимо, стояли два деревянных храма, с начала XVIII они оба стали каменными. Над папертью новой каменной Иоанно-Предтеченской церкви вознеслась небольшая колокольня. Главный колокол на ней весил 55 пудов (880 кг). О том, что было именно два самостоятельных храма, а не один с малым приделом, свидетельствует и донесение о пожаре 1795 г.: «На церквах, холодной и тёплой, крыши тесовые сгорели, и большой колокол весом в 55 пудов, упал и прошиб над папертью свод, где и остановился…».

    Да, как это ни печально, о внешнем виде монастыря  до 1795 года мы узнаём лишь из донесения о пожаре, полностью его уничтожившем. Донесение составила  игуменья Мария.

    До этого, в 1753 году, был ещё один опустошительный пожар. О нём тоже осталось одно донесение – игуменьи Александры. Но тогда монастырь удалось восстановить на прежнем месте – за счёт пожертвований, собранных в Казани «от доброхотных дателей». Пришлось буквально собирать по крохам милостыню «за крайним неимуществом».

    Не раз подобные трагедии случались с обителями в ту эпоху. Особенно – с бедными женскими монастырями (на Руси до XVIII века женские монастыри, как правило, намного беднее мужских). И восстанавливали их на пепелище те немногие истинные подвижницы, которые, будучи привязанными к месту своих постоянных молитв, отказывались переселиться в другие монастыри.

    Очень похожая история про Елецкую Знаменскую обитель – из тех же лет, – описывается в житии великого святителя Тихона Задонского (настолько похожая, что мы можем её привести для аналогии):

    «Святителю Тихону обязана своим возрождением и женская Знаменская обитель в г. Ельце. Случился большой пожар в 1769 г., от которого сгорел девичий монастырь, и все монахини были переведены в Воронеж. Одна только послушница решилась, по благословению святителя, водвориться на пепелище бывшей обители, ибо он предсказал, что по молитве усопших стариц опять возродится обитель. Послушница нашла там убогую старицу, которая устроила себе келлию из каменного погреба, и мало-помалу собралось к ним несколько сестёр. При пособии святителя и одного из благочестивых граждан елецких, соорудилась небольшая деревянная церковь во имя Знамения Богоматери, и образовалась при ней община, которая и возведена была в женский монастырь».

    Свияжская обитель, как и Елецкая, была в XVIII веке очень бедной: земельных угодий не имела, а получала только «ругу» (жалованье). Формально – 327 рублей в год, реально – 10 рублей 10 копеек… Разница разительная и, как говорится, свидетельствует сама за себя. Все строения, кроме 2 церквей, были деревянные – что и предопределило катастрофический исход огненной бури.

    Да, 11 мая 1795 года «по неизвестной причине» вспыхнул всеобщий пожар Свияжска, в котором сгорело 140 жилых   домов. В Иоанновской обители одним падением колокола дело, конечно, не обошлось: «Ограда, кельи деревянные и сколько в оном разного деревянного строения – всё без остатку сгорело ж, и никакого для жительства покоя не осталось» (из того же донесения). «Покоя» – то есть «дома, строения». Но и в современном смысле слова, покоя тоже не осталось. Одни хлопоты и расселение инокинь по другим обителям. Казалось бы, монастырь исчез уже навсегда!

    Но нет, наоборот – это оказалось его второе рождение. Священным залогом его стало явное Божие чудо: все до единой иконы сохранились.

    Крыши в церквах сгорели, а образа в них уцелели! Все они оказались в возрождённом заново монастыре.

    Из храма Рождества Христова были перенесены уцелевшие иконы:

Спасителя;

Рождества Христова;

 

муч. Феодора Стратилата;

Иоанна Предтечи;

свт. Николая;

Смоленская икона Божией Матери.

    Из Иоанно-Предтеченского храма:

Казанская,

Тихвинская,

Грузинская,

Знаменская иконы Божией Матери;

свт. Николая;

Иоанна Предтечи;

Усекновения Главы Иоанна Предтечи;

мчц. Параскевы;

Рождества Христова;

Воскресения Христова.

    В этом же храме хранилась и тоже, к счастью, уцелела в пожаре главная святыня последующего времени – чудотворная икона Божией Матери «Всех Скорбящих Радосте». Именно в честь неё уже в начале ХХ века был возведён самый большой собор монастыря (да и всего Свияжска).

    Уцелевшие иконы стали залогом возрождения обители – как спасённое в бою знамя становится знаком того, что армия жива.

 

    Когда в том же XVIII веке (только в начале его) не менее страшный пожар уничтожил почти все здания Киево-Печерской лавры, Пётр I, говорят, спросил только: «Цела ли чудотворная икона Успения?» Ответили: «Цела». «Ну, слава Богу! Значит, и лавра цела… А здания мы отстроим заново, ещё красивее».

    Очень похожий пример.

    Но с возрождением Иоанновского монастыря на прежнем месте на этот раз возникли сложности. Когда через несколько месяцев после пожара губернский архитектор приехал делать «съёмку места», то оказалось, что часть его уже застроена обывательскими домами или отошла под улицу. Под монастырь осталось лишь пространство 60 на 38 саженей (примерно 128 на 81 м.) «в самой середине города». Мир надвинулся на святое место со всех сторон. И в этом не было чьей-то вины. После пожара многочисленные погорельцы селились где придётся.

    Владыка Амвросий, архиепископ Казанский, признал старое место неудобным для монастыря. Игуменья Мария ходатайствовала перед ним о передаче женской обители всех уцелевших строений упразднённого в 1764 г. Троицкого монастыря. Площадь его была примерно в 2 раза больше. От пожара он пострадал меньше. Сохранились обе церкви и часть ограды с воротами. Эти церкви 30 лет после упразднения считались приходскими, но фактически пришли в запустение от бедности и требовали серьёзного ремонта. Но, как бы то ни было, это всё равно оказалось намного лучше погорелого места. И решение было принято.

    Так женский Иоанно-Предтеченский монастырь в самом конце XVIII века занял место мужского Троице-Сергиева.

    Именно наследием Троице-Сергиева монастыря объясняется тот необычайный факт, что новый Иоанно-Предтеченский монастырь не имел храма, соответствующего своему названию. Это редчайший случай. Главный собор любого монастыря почти всегда является одноимённым самому монастырю. Он называется обязательно в честь того же святого или того же праздника, которому посвящена обитель. Здесь же, как видим, архитектурное наследие составили Троицкий и Сергиевский храмы. Переименовывать эти древнейшие в Свияжске (да и в Среднем Поволжье) церкви было бы кощунством. Так и стоял новый Иоанно-Предтеченский монастырь с храмами, посвящёнными Пресвятой Троице и преподобному Сергию. Если не знать его историю, это может вызвать удивление. Мы же сейчас постараемся поподробнее описать это замечательное архитектурное наследие XVI века, с которым обновлённая обитель вошла в XIX век.

 

       §3.

                Архитектурное наследие упразднённого Троицкого монастыря.

 

    Две главных архитектурных жемчужины достались Иоанно-Предтеченскому монастырю от Троице-Сергиева. И поныне они составляют то историческое достояние, ценность которого касается не одной обители и даже не одного Свияжска, а Русской Церкви и русской культуры в целом. Троицкий собор (именно так официально именовалась маленькая бревенчатая церковь 1551 года) является одним из древнейших в России памятников деревянного зодчества. Хотя бы уже одним этим он уникален. А Сергиевская каменная церковь с трапезной и колокольней представляет собой целый архитектурный комплекс рубежа XVI- XVII веков: интереснейшего периода, ибо наступило Смутное время, зодчество по всей Руси «уснуло» на 20 лет, и потому всё, что было построено накануне, приобретает особую историческую ценность – в качестве последних по времени памятников канувшей в небытие эпохи.

 

а). Троицкая деревянная церковь.

    Многое было написано про этот уникальный по древности храм – ровесник самого Свияжска. Кто бы и когда ни писал про Свияжск, конечно, не мог не отметить то единственное, что осталось от всего деревянного града. Время полностью «съело» великий бревенчатый кремль «Нова города» 1551 года, превосходивший по размерам кремль московский; ничего не осталось ни от 18 башен, ни от грозных стен между ними, тянувшихся на 2,5 километра по краю страшного обрыва. Но уцелел первый храм, построенный одновременно с ними – освящённый тогда же: своеобразный дар от великой подмосковной «обители Пресвятыя Троицы» новоприобретённому для России и Церкви месту. Время освящения известно по летописям точно – 17 мая 1551 г. (ст. ст.): именно на 17 мая приходился праздник Св. Троицы в том году.

    Первый храм первого монастыря во всём Среднем и Нижнем Поволжье! Потому и назвали его почтенно – собор, – невзирая на крошечные размеры.

    Да, это был монастырский собор, то есть главная церковь обители. Когда-то и в будущей Троице-Сергиевой лавре (до 1422 г.) собор был деревянный и совсем небольшой. Заменённый великолепным каменным, он не сохранился, как и келья преподобного Сергия.

    Может быть, деревянная церковь Свияжска является подобием той первоначальной Троицкой, которую лично соорудил из брёвен преподобный Сергий на месте своей будущей Лавры?

    Вообще связь этого удивительного места с памятью святого Сергия поразительна.

    Летопись свидетельствует о рассказе «черемисских» (марийских) старейшин русским воеводам о том, что было здесь незадолго до их прихода:

    «… слышахом ту часто по руски звоняще церковный звон; нам же во страсе бывшим и недоумеющимся и чюдящимся. И послахом неких юнош лехких, многажды, доскочити до места того и видети, что есть бывающее. И слышахуся гласы прекрасно поющих во время церьковнаго пения, а поющих не видеша ни единого же, но токмо видеша стара калурятуна, вышее1рекша калугера2, ходяща со крестом и на вся страны благословляющего, и водою кропяща, и с образом яко любующа, место разумеюща, идеже поставитися граду… Наши же юноши посланы жива яти его покусишася, егда в Казань сведут на испытание, откуду приходит на место, и невидим бываше от них; они же стрелы своя из луков своих пущаху на него, да уязвише поне тако изымут его, стрелы же их ни блиско к нему прихожаху, ни уязвляху его, но вверх восходяще на высоту и сокрушахуся тамо на полы, и падаху на землю. И устрашившеся юноша тыя, и прочь отбегаху».

    Позже эти же старейшины узнали на иконе преп. Сергия являвшегося им «калугера».

    Можем ли мы эту церковь считать исторической в масштабах России, с точки зрения не только её архитектурной ценности, но и тех великих событий, с которыми она так или иначе оказалась связана? Здесь был преподобный Сергий… через два века после своей земной кончины. Кто был здесь ещё?

    В 1551 году основал её князь Серебряный, позже ставший в нашей отечественной истории, да и литературе человеком-легендой: о романе Алексея Константиновича Толстого «Князь Серебряный» слышали даже те, кто его не читал.

    В 1552 году здесь молились перед последним переходом войска на пути к Казани, сам 22-летний царь Иван Грозный (ещё только будущий «Грозный») и все его знаменитые воеводы, герои Казанского похода: и Горбатый-Шуйский, и Курбский…

    В 1555 году здесь, несомненно, был (и служил хотя бы один раз) свт. Гурий, первый архиепископ Казанский – когда в июне этого года останавливался в Свияжске на пути из Москвы в Казань…

    И всех-то их повидала эта маленькая деревянная церковь! Как одноимённая ей лесная церквушка, срубленная преподобным Сергием на месте будущей Лавры, успела повидать и князей, и бояр, и епископов… даже одного греческого.

    А вообще много ли осталось в России до нашего времени бревенчатых церквей столь почтенного возраста – хотя бы примерно ровесников свияжской?

    Знаменитый деревянный ансамбль Кижей – младше почти на 2 века (Преображенская церковь – 1714 года, Покровская – 1764). Его всемирно известный храмы замечательно иллюстрируют собой русское деревянное зодчество XVIII века, но никак не XVI. К тому же Север есть Север: у него свои архитектурный традиции, а у Средней полосы России – немного иные. То же можно сказать и про знаменитую церковь Кондопоги – 1774 года.

    Обратимся к лучшим музеям деревянного зодчества Средней полосы: новгородскому, костромскому, суздальскому, вологодскому… В первом есть церковь Успения из села Курицко 1595 года. В Вологде сохранилась Успенская церковь Александро-Кушаского монастыря – тоже XVI века, но точный год постройки неизвестен. В Суздале стоит Никольская церковь из села Глотово – 1766 года, намного моложе вышеупомянутых.

    Наконец, много деревянных древностей сохраняется в музее-заповеднике Костромы. Церкви там – все без исключения сельские, в отличие от монастырско-городской свияжской. Самые древние и знаменитые: церковь Собора Богородицы из села Холм 1552 г. (на 1 год моложе свияжской) и Преображения из села Спас-Вежи 1628 г. (последняя, по трагическому стечению обстоятельств, сгорела несколько месяцев назад).

    Таким образом, всего сейчас в России – несколько деревянных храмов XVI века. Свияжский Троицкий – один из них. Во всей России древнее его, пожалуй, лишь одна Лазаревская церковь 1390 г. из Муромского монастыря (ныне, перенесённая, находится в Кижах).

    Что же касается собственно его архитектурной ценности, то, к сожалению, приходится отметить, что облик его от позднейших перестроек исказился значительно больше, чем у всех вышеперечисленных церквей. Изначально он был шатровой формы – как и, пожалуй, большинство русских деревянных храмов. Шатровый стиль, ещё довольно единично представленный в XVI веке в каменном зодчестве России, уже вовсю господствовал в деревянном.

    За счёт шатра, храм был, по-видимому, почти вдвое выше, чем сейчас. Для тогдашнего Свияжска – XVI века, – это вообще довольно высокое и заметное сооружение. По площади оно мало походило на собор, а вот «по росту»… Для сравнения: главная из крепостных башен – Рождественская, – была в высоту всего 6 саженей (менее 13 м). Троицкий храм, имеющий сейчас как раз примерно такую высоту (вместе с куполом), тогда, вероятно, достигал метров 20-и. То есть, в сплошь деревянном, «избяном», городе он был весьма заметным сооружением, видным из-за всех стен и башен.

    Площадь его протоиерей А. Яблоков, на основе писцовых книг XVI века, называет: 10 на 4 сажени, то есть тоже чуть больше 20 м в длину (21,3 м) и 8 с небольшим метров в ширину. Длина всего храма – вместе с алтарём и крыльцом, – примерно равнялась высоте шатра.

    Это довольно классическое сочетание. Таково, например, большинство часовен и малых церквушек в Кижах: высота шатра над восточной частью равна длине всего сооружения. Лишь в редких случаях шатёр оказывается намного выше. При этом, высота интерьера в подобных храмах была, как правило раза в два меньше внешней конструкции. Весь верхний объём (шатёр или форма, его заменяющая) оказывался «ложным» и отделялся от интерьера потолком. Он – своеобразная «шапка» над деревянной церковью. Зимой в таком храме с низким дощатым потолком было тепло, как в избе.

    Конструкция подобных храмов также мало отличалась от избы-пятистенки: внутренняя неглухая стена отделяла трапезную (притвор) от основного объёма. Простой секрет сруба – когда брёвна вдеваются одно в другое, – позволял строить церкви, действительно, «без единого гвоздя», в чём нет ничего удивительного.

    Интересно замечание М. В. Фехнер о строительном материале Троицкой церкви: «Казанские учёные считают, что это древнейшее деревянное строение Свияжска собрано из брёвен, привезённых в 1551 г. из Углича. Согласно летописным данным, в здешних местах росли только лиственные деревья и небольшой сосняк, а храм срублен из прекрасного леса хвойной породы. Специалистам-хронодендрологам ещё предстоит определить подлинный возраст и породу дерева, из которого он был построен». В последующих справочниках порода дерева определяется как лиственница.

    Таким образом, храм, видимо, был сначала собран на Верхней Волге, а затем в разобранном виде сплавлен почти на 1,5 тысячи км вниз – точно как и сама Свияжская крепость. Угличские мастера деревянного зодчества стали его архитекторами, но имена их, конечно, не сохранились.

    Как уже выше отмечалось, не повезло храму с дальнейшими многочисленными перестройками и переделками. Облик его снаружи сильно исказился и утратил многие изначальные черты XVI века. Потому, вероятно, он и оказался гораздо менее известен в искусствоведческой литературе в масштабах России, чем более молодые церкви Кижей или хотя бы более близкой к нам Костромы. Возможно, когда-нибудь, с Божьей помощью, он будет реконструирован (как и вышеназванные) и вернёт свой изначальный вид.

    Главные искажения храма в XVIII – XIX вв.: замена шатра низкой железной кровлей, с железным же куполом, и обивка всего корпуса тёсом. И то, и другое диктовалось своеобразной заботой о сохранности храма. Действительно, опыт реставрации уже в ХХ веке кижских церквей показывает, что лишённые тесового покрытия бревенчатые сооружения гораздо быстрее «деградируют» и приходят в аварийное состояние. Доски – грубая и некрасивая, но действенная защита от дождей, снега и ветров для древних церковных срубов.

    То же можно сказать и о железной кровле: деревянный шатёр, в отличие от неё, гораздо быстрее портится, чернеет и даёт течь, а то и вовсе может накрениться и развалиться.

    Удивительно, как вообще (явно особым Божьим промыслом) Троицкая церковь не была разобрана «за ветхостью и ненадобностью» в XVIII или XIX веке: видимо, особое почтение к этой «матери всех церквей земли Казанской» спасло её даже в ту эпоху, когда историческую старину особо не ценили и обычно вовсе не пытались сохранить её любой ценой, а заменяли новостроем.

    1742 год, вероятно, открыл серию перестроек Троицкого храма – именно тогда он был заново освящён, как это следует из надписи на хранящемся в его алтаре деревянном кресте. Впрочем, гравюры Свияжска XVIII века свидетельствуют, что тогда храм всё ещё оставался шатровым, причём шатёр виднелся издалека.

    Единственная деталь, как будто соответствующая духу старины: яблоко креста, над чуть вытянутой вверх луковкой купола – прорезное, что является элементом, довольно редким в архитектуре. Когда-то ещё одно такое же, прорезное, выделялось над не сохранившимся доныне чешуйчатым куполом Никольской церкви Успенского монастыря. Оно хорошо заметно даже на мелких, чёрно-белых дореволюционных фотографиях. Два храма, почти ровесники – самый древний в Свияжске каменный (1556 г.) и самый древний деревянный (1551 г.), – хоть этим одним единственным элементом походили друг на друга.

    Радикальная перестройка относится уже, по-видимому, к началу XIX века, когда начался хозяйственный подъём и, соответственно, строительный расцвет в Иоанно-Предтеченском монастыре (которому как раз незадолго до того храм передали).

    В 1819 г. крытую галерею на столбиках, опоясавшую церковь с трёх сторон, разобрали и заменили крылечками – также с трёх сторон. Благодаря им, церковь стала строго крестообразной в плане. Зато из-за обилия стекла в стенах этих крылечек, она начала напоминать дачный домик, а вовсе не древний храм.

    В 1821 г. её полностью обшили тёсом и покрасили масляной краской (с тех пор много раз перекрашивали, но чаще всего – синей и зелёной краской). Не очень подходящее для храма сходство с дачным домиком ещё усилилось. Впрочем, церковь знаменитого Иоанно-Предтеченского скита при Оптиной пустыни весьма похожа на то, как стал выглядеть с XIX века наш Троицкий храм (сама она – XIX века), а ведь эту церковь знает вся православная Россия. Про неё также говорили, что она похожа на изящный домик, стоящий в самом центре фруктового сада и цветочных клумб. Несмотря на отсутствие какого-либо «древнего духа» в её облике, это – одно из самых благодатных мест, какие только известны русским паломникам.

    Процесс частичной перестройки церкви продолжался и во II половине XIX века. В 1882 г. она получила новый каменный фундамент. Тогда же все три крыльца и были застеклены. В 1885 г. восьмигранный барабан («фонарик») под куполом искусно расписали. Поскольку эта живопись не сохранилась до наших дней, мы считаем особенно важным перечислить эти изображения (возможно, когда-нибудь они и будут восстановлены). Их 8 – по числу граней: Спаситель, Божия Матерь, Иоанн Предтеча, свт. Герман, преп. Сергий, свт. Николай Чудотворец, Архангел Михаил, мученица Юлия.

    На старых фотографиях можно разглядеть эти изображения.

    Таким образом, «омоложение» Троицкой церкви привело к тому, что она, как справедливо отмечает М. В. Фехнер, «в современном своём виде кажется построенной не ранее XVIII века». Или даже – «не ранее начала XIX», – добавили бы мы от себя.

    Но это лишь то, что касается внешнего облика. Внутри же «избяной» интерьер, уже благодаря самой своей простоте, мало в чём мог измениться. Он никогда не был особенно пышным – соответственно не поражает пышностью и сейчас. Удачные слова нашла М. В. Фехнер в 1970-х гг. для его описания: «Почти лишённый убранства, интерьер церкви поражает своей предельной лаконичностью, удивительной красотой самого материала – брёвен стен и широких половиц. Изначально, когда высокий шатёр был световым, храм внутри, естественно, производил большее впечатление». Был ли шатёр «световым» (т.е. с окнами, освещавшими интерьер) или «ложным» (т.е. отделённым потолком, как чердак) – этого мы не знаем, так что последнее утверждение М. В. Фехнер – лишь её предположение.

    Особенность интерьера Троицкой церкви, ещё усиливающая её сходство с деревенской избой – это длинные лавки, стоящие вдоль стен. Стоящие, видимо, изначально. Они ещё в старину были намертво прибиты к полу и таким образом стали неотъемлемой частью интерьера. Две лавки были прибиты даже в алтаре. Что-то очень простонародное, добротное, практичное чувствуется в этом. В храме создаётся какой-то особый уют и теплота душевная. Мы видим, что это был, действительно, братский храм – там, где маленькая братия Троице-Сергиева монастыря ежедневно собиралась на очень долгие, по уставу, молитвы… В древнерусских церквах обычно и стояли такие скамьи, чтобы уставшие от стояния могли немного отдохнуть.

    Кажется, что вообще всё в этой церкви – деревянное. Даже семисвечник в алтаре, и тот стоял – деревянный.

    Единственное, что выделяется из этого царства брёвен, тёса и дощатой резьбы – потемневшее от старости висячее медное паникадило. Да раньше ещё тускло сверкали древние ризы на некоторых иконах.

    Главным украшением церкви был, конечно, иконостас – также деревянный и первоначально 4-ярусный. Поразительно наличие 4-ярусного иконостаса в таком маленьком храме. Это явно наводит на мысль о возможном переносе его сюда из другой церкви. Такие предположения высказывались ещё в XIX веке.

    Из всех вместе взятых источников о древнем Свияжске можно буквально наскрести лишь несколько слов о Вячесловском монастыре, просуществовавшем считанные годы в XVII веке. Но есть версия, что иконостас был перенесён в Троицкую церковь именно из него: «По предположению А. П. Яблокова, его перенесли сюда из Вячесловского монастыря, расположенного когда-то на Большой улице в городе. Эта обитель, построенная в первой половине XVII века воеводой Львом Шляковским, поляком по происхождению, принявшим православие, был превращена в 1661 году в подворье казанского митрополита», – пишет об этом М. В. Фехнер.

    Узоры иконостаса сохранились лишь частично, часть накладной резьбы обломана, но видно, что он выполнен в стиле украинского барокко, что как будто подтверждает выдвинутую версию (Л. Шляковский приехал с Западной Украины). Другое косвенное подтверждение: латинские надписи под изображениями Благовещения и Евангелистов на Царских вратах.

    Эти врата – пожалуй, самая роскошная часть иконостаса, да и всего интерьера храма. «Полукружие арки с резной золочёной имитацией завесы и её нарядной бахромы; увенчанная короной пышная гирлянда, спадающая по нащельнику Царских врат – контрастируют с предельно скромным обликом церкви».

    Все иконы праздничного чина из иконостаса Троицкой церкви хранятся ныне в древнерусском отделе Музея изобразительных искусств РТ в Казани. Искусствоведческая их ценность общепризнанна. Это образцовые памятники живописи XVI века, но написанные в традициях более древней, «рублёвской школы». Их часто можно увидеть на репродукциях, а на 1995 год был даже выпущен настенный календарь с довольно качественными их изображениями – тиражом целых 30 тысяч экземпляров, то есть огромным по нашим сегодняшним меркам. Популяризация памятников свияжской живописи идёт довольно активно, и всё же вопрос о принадлежности любых икон Церкви вряд ли будет где-либо и когда-либо окончательно закрыт до их передачи. Впрочем, пока что и сам Троицкий храм остаётся музейным достоянием.

    Какой-то невольный трепет охватывает, даже когда видишь сейчас эти иконы под стёклами музейных стеллажей. На живом зеленоватом фоне (на знаменитой русской «прозелени»), неброско, но величаво – величаво именно в этой своей простоте, - предстают пред нами евангельские сюжеты. Словно мы читаем их в красках, и каждая икона – это отдельный лист Евангелия. Их формат как раз примерно соответствует размеру Евангелия, выносимого на середину церкви.

    Вот перед нами – трогательный сюжет Рождества Христова: такой, как его изображали только в те древние времена – когда на одной иконе помещаются все сразу: и Божия Матерь в центре, лежащая на красном покрове; и ясли с Младенцем в окружении смешных, как на детских рисунках, коровы и лошади; и тут же – омовение Младенца; и Ангелы, и все три волхва, и почему-то всего один из пастухов – с дудочкой у губ; и св. праведный Иосиф, и даже искушающий его лукавый в виде горбатого карлика-старика.

    А вот Сретение – где особенно выразительно написан праведный Симеон, с таким изумительно-глубоким выражением глаз при взгляде на Богомладенца, какой редко когда и где удавался церковным живописцам позднейшего времени, в эпоху «европеизации» искусства.

    Вот – Преображение Христа: Фаворский свет, переданный синим кругом с концентрическими золотыми полосками-лучами. И – совершенно поражённые Апостолы, лежащие под горой вниз головой и вверх ногами.

    Вот один из самых трогательных сюжетов – Вход Господень в Иерусалим, на грядущие вольные страдания. И жиденькие, тоненькие веточки вербы – «вайи» – которые протянуты ко Христу.

    Вот один из главных сюжетов всей древнерусской живописи (да оно и понятно!) – распятие Христово. Вся природа поражена («Колеблется Земли уклад – они хоронят Бога…» – как написал Б. Пастернак), и на иконе это вселенское смятение передано изображением маленьких, жалких красного и синего шариков с человеческими лицами: справа и слева от изголовья креста. Над одним простодушно написано «солнце», на другом – «месец». И как же жалки они перед величиной Христовой жертвы!

    И наконец – «Сошествие во ад» (образ, аналогичный более позднему типу: «Воскресение Христово»: по смыслу то же самое, даже ещё более выразительно переданное торжество над смертью!). Христос в тройном круге сияния – ещё более изумительного, чем в сюжете Преображения, – бережно берёт за руки Адама и Еву и помогает им встать и выйти из разверзшихся гробов. А чёрная бездна попрана Его ногами и будто перечёркнута Крестом.

    И вот, все эти образы взирали на верующих много веков не в Москве или Владимире, не в Новгороде или Пскове, а в смиренном, тихом уездном Свияжске… И самый скромный и бедный из всех ныне сохранившихся в нём храмов хранил в себе когда-то это богатство – духовное богатство, которое не стыдно хранить…

 

б). Сергиевская трапезная церковь.

    Каменная церковь во имя преподобного Сергия Радонежского стала центром формирования ансамбля всего монастыря. Троицкий деревянный «собор» оказался на окраине, у ворот, каменная же «трапезная церковь» – в самой середине, в тесном обрамлении построенных позже сооружений. По размерам она тоже невелика (хотя снаружи всё-таки больше Троицкой), но это не помешало ей стать главным образующим звеном всего ансамбля.

    Чтобы дать архитектурную характеристику этого довольно сложного 2-этажного сооружения, придётся вспомнить Никольскую церковь Успенского монастыря. В сущности, их назначение и конструкция похожи. Только здешняя, Сергиевская церковь, по официальным данным помоложе на полвека. И поменьше размерами. А самое главное отличие: звонница сбоку от входа в Сергиевскую церковь так и осталась маленькой и одноярусной, а не была надстроена позже – не превратилась в высотную колокольню, подобную той, что мы видим в Успенском монастыре. Правда, изначально она венчалась шатром, а не округлым куполом, как сейчас. Таким образом, она была выше основного храма, а весь ансамбль Троице-Сергиева монастыря представал двухшатровым. Первый шатёр, как уже говорилось, венчал Троицкую церковь. К сожалению, оба не сохранились – ансамбль много потерял из-за этого.

    Более всего удивительно то, что датировка храма вызывает вопросы у некоторых специалистов, хотя, казалось бы, надпись на закладном камне свидетельствует о времени его постройки однозначно и с редкостной точностью: «В лето 7112 (1604) месяца сентября в 25 день». Это был предпоследний год царствования Бориса Годунова, а точная дата означает, видимо, время освящения храма – день памяти преп. Сергия Радонежского. Последняя осень в истории России перед почти 15-летним Смутным временем – когда Лжедмитрий только-только выступил в поход, а все бои, осады, разорения и грабежи были ещё впереди. Если бы храм не успели завершить строить к этому году, то неизвестно, когда бы потом сумели завершить и завершили ли вообще? Ведь поволжские монастыри (хоть напрямую и не затронутые бесконечными нашествиями) тоже очень сильно обеднели от Смуты, как и вся страна.

    Но 1604 – это именно лишь завершение постройки. Специалисты задаются вопросом: могла ли хоть какая-то отдельная часть сложного комплекса (храма-трапезной-колокольни) быть построенной раньше, в XVI веке? Ещё П. Л. Юдин в XIX веке выражал удивление, что церковь построена в камне «так поздно», а не во времена св. Германа.

    В 1551 г., одновременно с Троицкой церковью, была освящена и Сергиевская деревянная. Это известно и по летописям, и по описям. Когда же именно её заменили ныне существующей каменной? В писцовой книге 1565 – 1567 гг. она ещё значится как деревянная. По предположениям реставраторов Г. П. Рылова, В. В. Мальковской, С. С. Айдарова, каменный храм мог быть построен в 1570-х гг. – не раньше их, это точно, но, вероятно, и не позже. М. В. Фехнер мотивирует это так: «Двухэтажное здание <…> из тёсанных белокаменных блоков, с одной большой одностолпной палатой в подклете и другой – в верхнем этаже, совершенно очевидно, возводили те же псковские мастера, которые работали в Казани, направленные туда по приказу Ивана IV». Они же построили в похожем стиле (стиле Грановитой палаты) и Никольскую трапезную церковь Успенского монастыря (1550-е гг.). Если предположение верно, то 1604 год – это, видимо, лишь капитальное обновление храма, его «второе рождение».

    Впрочем, аналогии стиля с какими-то другими постройками сами по себе ещё ни о чём не говорят – в зодчестве есть множество примеров, когда храмы XVII века возводились в типичных формах XV-XVI веков (например, несохранившийся Успенский собор 1625 г. географически недалёкого от Свияжска Зилантова монастыря). Так что, вопреки уверенности М. В. Фехнер, постройка Сергиевской каменной церкви во времена Ивана Грозного вовсе не «совершенно очевидна». Это лишь гипотеза, пока документально не подтверждённая. Принимая её к сведению, мы всё-таки повторяем, что официальным временем «рождения» храма был чётко зафиксированный 1604 год.

    В любом случае, Сергиевская церковь – самое древнее каменное сооружение на территории Иоанно-Предтеченского монастыря и третье по древности из сохранившихся на территории Свияжска (после Успенского и Никольского храмов Успенского монастыря). Это сооружение, заключающее в себе много архитектурных и исторических загадок, не разрешённых полностью и до сих пор

    Поразительно, например, отсутствие апсид в алтарной части церкви: храм обрывается на востоке совершенно ровной стеной без всяких выступов. Очень редкий случай для русского зодчества! Алтарь расположен в той части храма, которая, из-за её возвышения над крышей выглядит как традиционный основной объём – над кубом её возносится купол. По виду кажется, что это – самая древняя часть храма. Под кровлей её видны классические «ложные» закомары, по три с каждой стороны.

    Вся церковь построена из хорошо отёсанного белого камня: в XIX веке были проведены даже замеры блоков. Они все – 5 вершков высоты (22,25 см) и от 6 до 12 вершков длины (от 26,7 до 53,4 см).

    Мы от себя добавим, что церковь интересна ещё и тем, что относится к концу эпохи собственно каменного строительства, перед самым началом эпохи «кирпичного узорочья» (XVII век). Но её-то позднейшие кирпичные перестройки практически не коснулись. Из-за этого по виду она кажется даже древнее собора Успенского монастыря (с его приделанными позже узорными кокошниками и накладными наличниками). Её стены – гладкие, декоративных украшений она совсем лишена. Единственным украшением являются сами каменные блоки стен: их строгое, аскетичное изящество. Глядя на них, охотно веришь, что в этом году храму исполняется ровно 400 лет!

    Впрочем, кое-какие изменения внешнего облика за эти 4 века всё-таки были. Про колокольню мы уже упомянули. Её тёсовое шатровое навершие заменим на округлый железный купол с маленькой главкой – в 1836 г.3была эпоха самого активного строительства и ремонта в Иоанно-Предтеченском монастыре. Кровлю также сменили с деревянной на железную. Это было не сознательное изменение форм и стиля, а просто ремонт самых обветшавших деталей. Церковь лишилась всего деревянного, что её покрывало. Изменился, по мнению Фехнер, и сам подъём в церковь, находящуюся на втором этаже. Как он выглядел изначально – точно не известно. Но, вероятно, с запада на втором этаже (там сейчас лестничная площадка) располагалась открытая галерея-гульбище. Когда её заложили и сделали закрытой, было ли крыльцо и как выглядела лестница (сейчас она деревянная, современная) – никаких данных об этом не осталось.

    Первый этаж с 3-мя большими помещениями (главное из них – со столпом в центре, как и церковь наверху) при Иоанно-Предтеченском монастыре стал использоваться как склад для различных вещей – или «рухлядная», на монастырском языке того времени. А вот при Троице-Сергиевом, в XVII-XVIII веках, возможно здесь были и жилые кельи, как предполагал П. Л. Юдин, видя следы печей.

    Сам храм – это только второй этаж. Здесь всегда было и главное помещение, и ещё – придел слева (в северной части, за столпом «грановитой палаты»). Только при Троице-Сергиевом монастыре придел назвался – во имя преподобного Никона Радонежского (ученика и преемника св. Сергия), а предтеченском – во имя самого Иоанна Предтечи (должен же был иметься хоть один престол, одноимённый монастырю!). Главный престол не переименовывали никогда. Самая древняя в Среднем Поволжье из всех церквей, посвящённых преп. Сергию Радонежскому, именовалась Сергиевской и в XVI веке, и сейчас.

    Изображение великого «игумена Земли Русской» встречало и встречает каждого входящего в храм. Это – единственная сохранившаяся в Сергиевской церкви (да и во всём монастыре), фреска: Ветхозаветная Троица (точная, но увеличенная копия великой иконы Андрея Рублёва) с предстоящим св. Сергием, преподобным служителем Пресвятой Троицы. Фреска, очевидно – 1604 года, как и сам храм, как и закладной камень, вделанный в стену рядом. И фреска, и камень – справа от роскошного арочного входа. Краски изумительны по своей яркости, учитывая их четырёхвековой возраст. Сразу вспоминается собор соседнего Успенского монастыря.

    Если росписи Успенского собора Свияжска справедливо называют уникальными хотя бы уже потому, что фресок середины XVI века в России больше практически не осталось, то надо добавить, что и фресок начала XVII века – тоже исключительно мало. Этим они – тоже уникальны.

Интересное наблюдение. Портал Сергиевской церкви (арочный вход) по пышности совсем не соответствует её скромным размерам и бедному декору. Кажется, что этот портал принадлежит богатому роскошному собору. Церковь с совершенно гладкими, аскетичными, лишёнными узоров, стенами имеет целые пучки изящнейших полуколонн у входа. Будто бы вход – от совсем другого храма (какого-нибудь московского кремлёвского). Особенно красиво смотрятся «мастерски выполненные белокаменные узорные дыньки»4, перехватывающие полуколонны. Нет сомнений, что тройная арка портала была тоже расписана, по всем этим колонкам и «дынькам», многоцветными фресками – в виде народных узоров, напоминающих детали убранства Покровского собора в Москве.

Если бы все фрески Сергиевской церкви сохранились, она выглядела бы гораздо более роскошной: вполне в духе того времени, когда по всей Руси возводились нарядные, «праздничные» храмы со сказочно-народными многоцветными узорами. Белыми и потому скромными они выглядят лишь сейчас.

Внутри самой церкви древние фрески не сохранились. Не сохранились до наших дней и масляные росписи XIX века, пришедшие им на смену. В 1829 г. храм был расписан внутри на средства графа Павла Ивановича Апраксина. Потом, второй раз за столетие, его расписали в 1884 г. – в стиле, напоминающем сохранившуюся живопись трапезной Успенского собора. В советское время весь интерьер церкви был загублен – осталась лишь одна столбовая конструкция. Сейчас, при возрождении, храм просто выкрасили внутри в светло-голубой, небесный цвет и поставили новый иконостас взамен уничтоженного старого.

Самый древний иконостас Сергиевской церкви был заменён ещё в XIX веке. В 1842 г. соорудили новый, а в 1864 г. его позолотили. Он не отличался роскошью, был гладкий – без колонн и сени. Своды церкви очень низкие, и поэтому иконостас был всего лишь 1-ярусный. Правда, вместо 2-го яруса (где обычно устанавливают иконы Праздников), висела икона Успения Богородицы над Царскими вратами, а над ней ещё – «арка с 5-ю иконами», видимо, малыми. Это довольно необычно: над Царскими вратами обычно изображается Тайная вечеря, а не образ Успения (как известно, и в Успенском монастырском соборе этот сюжет занял не совсем соответствующее позднейшим канонам место: во фресках прямо под сводом алтаря). Над иконой Успения ещё – икона Божией Матери с Предвечным Младенцем, а венчало весь иконостас Распятие с двумя предстоящими коленопреклонёнными ангелами.

Вот как размещались иконы в единственном, так называемом местном чине иконостаса:

 

1 2 3 4 5

 

1). св. Николая

2). Смоленская икона Божией Матери

3). Царские врата

4). Пресвятая Троица

5). преп. Сергия (храмовый образ)

Все иконы были в серебряных ризах, так что интерьер церкви выглядел в XIX веке довольно богато.

Особая древнерусская традиция – вешать на икону кресты. Далеко не везде она встречается, но в Сергиевской церкви Иоанновского монастыря, как увидим, много таких икон, увешанных крестами. Причём, в кресты вкладывались частицы святых мощей.

На Смоленской иконе Божией Матери висело 3 креста. Из них один – кипарисовый, посеребрённый, с мощами четырёх Киево-Печерских угодников:

Григория Иконописца,

Прохора и Еразма,

еписк. Нифонта (бывшего печерского монаха, мощи которого и поныне почивают в киевских пещерах).

 

На образ Пресвятой Троицы был возложен 1 крест, серебряный, с мощами:

Иоанна Предтечи,

Иоанна Римлянина,

    великомуч. Варлаамия.

    Но ещё более интересен был иконостас Иоанно-Предтеченского придела, обустроенного в 1796 г. в северной части единой палаты. В то же время упоминавшийся придел преп. Никона был обращён в ризницу, рядом с алтарём Сергиевского престола.

    Иконостас Иоанно-Предтеченского придела современен самому приделу. В 1796 г. его собрали из сосны (заметим, что это редкий случай – чаще иконостасы вырезали из липы). Он был тоже – без колонн и сени, но только 2-ярусный. Зато настолько узкий, под стать самому приделу, что южных дверей у него вообще нет, а всего икон в местном чине поместилось лишь 4, считая изображение на крошечных северных дверях.

 

1 2 3 4 5

 

1). Архангел Гавриил, писанный на северных дверях

2). Рождество Христово

3). Царские врата

4). Господь Вседержитель

5). храмовый образ Иоанна Предтечи.

    Об удивительных Царских вратах этого придела – более древних, чем сам иконостас! – мы ещё напишем ниже. Они были главным украшением придела…

    Из перечисленных же икон стоит особо отметить «очень старинный», как называет его Юдин, образ Господа Вседержителя. На образе, над головой Христа – накладной серебряный венец и корона. И также – крест с мощами. В нём – части мощей Гурия, Варсонофия и Германа Казанских Чудотворцев и часть Ризы Господней (великой святыни, с XVII века хранившейся в Москве, а прежде – в Грузии: по преданию, туда её привёз один из воинов, охранявших распятого Христа и деливших по жребию его одежды – грузин, «ивериец», по национальности).

    На иконе Рождества Христова также были серебряные венцы – над Богоматерью и Младенцем, – к тому же, унизанные мелким жемчугом. А у иконы Иоанна Предтечи серебряным был весь оклад…

    Ничего из всего этого не сохранилось до наших дней, кроме… кроме Царских врат. Они были старше иконостаса (перенесены с прежнего места Иоанно-Предтеченского монастыря) – и они, видимо, пережили иконостас.

    Впрочем, ещё остаются незначительные сомнения в идентификации: врата, которые мы видим сейчас – это те самые?.. Искусствоведы говорят, что – да.

    Где мы можем их увидеть сейчас? В советские годы, как музейный экспонат, они одно время стояли в соседней Троицкой церкви, прислонённые к стенке, а сейчас уже много лет стоят в Музее изобразительных искусств в Казани. Они очень невелики – чуть больше человеческого роста в высоту, а в ширину тоже достаточны лишь для того, чтобы пропустить одного иерея. Они резные (но не сквозные, а барельефные), из дерева и папье-маше, расписаны очень яркими натуральными красками и позолотой, датируются специалистами XVIII веком (более точной датировки нигде не встречается). М. В. Фехнер, осмотрев их в 1970-е гг. в Троицкой церкви, однозначно считает их Царскими вратами именно из Сергиевской церкви и ниоткуда больше: «Совершенно очевидно, что именно их при описании Сергиевской церкви упоминает академик Н. Покрышкин, посетивший Свияжск в 1915 году: "… в приделе иконостас XVIII века с рельефным изображением Благовещения и Тайной Вечери на Царских вратах"»5.

    Правда, где именно – изображение «Тайной вечери на царских вратах» (по канонам, оно бывает не на, а над вратами!), остаётся загадкой! Очевидно, это опечатка или недоразумение. На тех Царских вратах, которые стоят сейчас в музее, всё соответствует канонам: кроме Благовещения – как и положено, не Тайная вечеря, а четыре Евангелиста.

    Вот как описывает сама М. В. Фехнер эти Царские врата (с. 229):

«Несмотря на то, что создавший их мастер придерживался церковных канонов, в них ощущаются элементы театральной декорации. Ткань, собранная тяжёлыми складками в верху врат, – будто раздвинутый театральный занавес. В сцене Благовещения розовощёкая полная Мария в лиловом одеянии и красном мафории, точно на сцене, безмятежно восседает на золотом кресле перед столиком, на котором лежит открытая книга. У ног её стоит позолоченная ваза с цветами. Архангел Гавриил в виде плывущего на облаках кудрявого ангелочка в серовато-синем одеянии и тёмно-розовом плаще почти не глядит на деву Марию, он лишь слегка повернул к ней голову. Он веселится, размахивая веткой с пятью громадными белыми цветами и подняв указательный палец левой руки. Несколько игривый характер свойствен ангелу – символу евангелиста Матфея. Он кажется жизнерадостным амурчиком XVIII века».

    Здесь, правда, надо заметить, что резное изображение завесы («занавеса») само по себе не есть что-то «театральное». Завеса, как символ, к храму и храмовому богослужению имеет ничуть не меньшее отношение, чем к «театру». За Царскими вратами любого храма всегда имеется ещё и полотняный занавес. Алтарь, символизирующий Царство Небесное, отделён от нас. Но, как завесу можно раздвинуть, так и Христос Своим Воскресением открыл для нас Царство.

    Поэтому трактовать оформление Царских врат Иоанно-Предтеченского придела только как дань «моде» начавшегося XVIII века, было бы неправомерно. Стиль их вполне сочетается с глубоким богословским смыслом, а внешняя, видимая красота играет вспомогательную роль, как и в любом православном храме.

    Сергиевский храм как вместилище главных святынь Иоанно-Предтеченского монастыря (о некоторых из них мы ещё скажем особо, в отдельной главе) являлся, по своему духовному смыслу, без преувеличения, одной из величайших церквей Среднего Поволжья. И это – совершенно независимо от его размеров, очень и очень скромных… Хочется верить, что, может быть, и в наше время он сможет ещё играть такую важную духовную роль. Да помогут в этом возрождении молитвы преподобного отца нашего Сергия и всех святых. Аминь.

  

  

       Глава II.

  Иоанно-Предтеченский монастырь на новом месте –

                конец XVIII – начало ХХ вв.

 

        §1.

                Расцвет обители в XIX – начале ХХ вв.

 

    Монастырь на новом месте удивительно быстро оправился от бедствий II половины XVIII в. Расцвет – экономический и духовный, – не заставил себя долго ждать. Православная обитель обычно – как птица Феникс. Чем большие бедствия, пожары, разорения ей выпадают, тем больше находится потом благочестивых жертвователей, готовых отдать свои средства именно ей. Иногда такие бедствия даже помогают благотворителям проснуться от «духовной спячки»: лучше всяких призывов напоминают им, что в них, оказывается, очень нуждаются. Недаром все знают русскую поговорку: не было бы счастья, да несчастье помогло.

    В XVIII-XIX веках (да и раньше) часто бывало, что те обители, с которыми вроде бы «ничего страшного не случалось», так и влачили убогое существование, всеми подзабытые, а те, что пережили пожары, потопы или другие подобные несчастья, вдруг восставали из забытья и через 10-20 лет становились крупнейшими светочами Православия в своих регионах, а иногда и в масштабах России. И потом, задним числом, людям уже казалось, как будто так всегда и было…

    Самое настоящее воскресение Иоанно-Предтеченского монастыря в точности совпало с временем возрождения и расцвета целого ряда ещё более знаменитых духовных центров России. Многие из них пребывали в «небытии» гораздо дольше. Святогорская Донецкая пустынь – по некоторым сказаниям, почти ровесница Киево-Печерской лавры, – стояла в запустении после страшной чумы середины XVII века и лишь через полтора столетия обрела новую жизнь. Та же эпидемия опустошила Оптину пустынь – и опять-таки XIX век оказался временем не только возрождения, но и небывалой всероссийской славы этой обители. В том же XVII столетии, только не от чумы, а от шведского нападения 1611 года, казалось бы, окончательно погиб Валаам со всеми своими скитами. На рубеже XVIII-XIX веков старец Назарий Саровский возродил в нём иноческую жизнь, дал новый устав и заново обустроил скиты.

    Начало XIX века – символический рубеж для них. Начиналась вообще новая эпоха в истории русских монастырей. И Иоанно-Предтеченский не стал исключением.

    Женские монастыри в этот период развивались намного быстрее. Как правило, они очень быстро становились более многолюдными, чем мужские. Одна из особенностей XIX века: многие мужские обители, разорившиеся и обезлюдевшие, преобразовывались епархиальными властями в женские. Пожалуй, самый известный такой пример в России: одна из величайших обителей на Волге – Макарьевская Желтоводская под Нижним Новгородом, – была возрождена как женская. В Казанской епархии подобные примеры: преобразование Тихвинского Цивильского монастыря (знаменитого своей одноимённой чудотворной иконой Богородицы) из мужского в женский в 1870 г. и Фёдоровского Казанского – в 1900-м. Иоанно-Предтеченский монастырь как бы предвосхитил эту тенденцию ещё в конце XVIII века: бывшая Троице-Сергиева обитель поменяла название и стала женской раньше всех вышеперечисленных.

    Почему женские монастыри развивались быстрее? Довольно многие девицы из крестьян и мещан мечтали об иночестве – именно эти самые «низкие» и непривилегированные сословия стали основным пополнением монашества на Руси. Для мужчин из этих же сословий существовало куда больше формальных и неформальных ограничений для ухода в иночество. Государство и сама крестьянская община (и мещанские общества, соответственно) строго следили за своими людьми, часто рассматривая желание постричься в монахи как попытку уклониться от рекрутской повинности, от общинных работ и т. п. Кроме того, родители гораздо более охотно благословляли на иночество дочерей, чем сыновей – «продолжателей рода», наследников хозяйства, главную свою опору… Наконец, по издавна заведённой в народе традиции, вдовы гораздо чаще уходили в монастырь, чем вдовцы.

    Вот и Иоанно-Предтеченская обитель оказалась по преимуществу «крестьянской», народной. Вдовы и девицы соседствовали здесь (были в России монастыри только девичьи, но Свияжский к ним не относился). Численность насельниц, по всем вышеописанным причинам, росла довольно быстро и вскоре вывела обитель на второе место в епархии (да и во всём Среднем Поволжье) после Казанского Богородицкого монастыря. В I половине XIX века численность в основном ещё не переваливала за 100 (как и в предыдущем столетии, до пожара), но к рубежу XIX-ХХ веков целый «монашеский город» занял юго-западную часть Свияжска. В этом «городе»

в 1878 г. было 158 насельниц,

в 1883 г. – 120,

в 1892 г. – ровно 200,

в 1897 г. – 275,

в 1900 г. – 360,

в 1906 г. – ровно 400,

в 1917 г. – 387.

    Из них численность самих монахинь колебалась от 23 до 26 (огромный, многолетний испытательный опыт существовал для послушниц перед их пострижением), остальные – рясофорные (обычно – несколько десятков) и белицы (как правило – более ста, а в начале ХХ века – более двухсот).

    400 насельниц в начале ХХ века. Почти полтысячи. Попробуем только вдуматься! Население самого Свияжска к тому времени едва превышало 2 тысячи мужчин и женщин всех сословий. Поистине город в городе…

    Ненамного уступал Иоанно-Предтеченский монастырь даже и Казанскому Богородицкому, хотя последний был прославлен на всю Россию чудотворной иконой Божией Матери, а в Свияжском имелись только местночтимые святыни. Лишь перед самой революцией число насельниц Казанского монастыря достигло полутысячи. 500 в Казани и 400 в Свияжске. Разница не очень большая.

    Всё женское монашество России (с послушницами) насчитывало к концу XIX века 27,5 тыс. человек. В крупнейшем Серафимо-Дивеевском монастыре – «девичьей Лавре», – было около тысячи насельниц.

    Так или иначе, Свияжская обитель относилась к числу крупнейших в России.

    «Крестьянской» по преимуществу называют обитель в своих книгах и П. Юдин, и А. Яблоков. Как мы уже отмечали, в основном это так и было. Но определённые уточнения всё же можно внести. Архивные документы рубежа XIX-ХХ вв. позволяют установить социальное происхождение инокинь более точно, а не только «в общем». Например, в 1892 г. из 23 монахинь крестьянского происхождения было 10,

духовного (потомственного) – 5,

мещанского – 4.

    Лишь по одной монахине было – из дворян, из чиновного сословия, из купцов и из солдат.

    Таким образом, хотя бывших крестьянок насчитывалось очень много, однако всё же не абсолютное большинство, а чуть более 40 %. Мещане и потомственное духовенство также составляли довольно важный источник пополнения инокинь Свияжского монастыря.

    Как же обстояло дело с хозяйством, которое призвано было обеспечивать всем необходимым столь большое количество насельниц?

    Хозяйство любого монастыря обеспечивается пожертвованиями: частными и государственными, денежными и земельными. Особенно важным было для безземельного в XVI-XVIII веках Свияжского монастыря, что в XIX веке за счёт покупок (опять-таки на деньги благотворителей), а также прямых актов дарения земли, он обзавёлся следующими угодьями, описанными в Справочной книге Казанской епархии:

«1) пахотная земля в количестве 26 дес. 317 саж. при Фёдоровском, Свияж. у.; 2) около г. Свияжска несколько пожней в разных местах в количестве 42 дес. 1698 саж.; 3) пахотная земля при с. Морквашах, Свияж. у., в количестве 204 дес. 304 саж.; 4) лесной участок в 95 дес. 105 саж. в том же уезде; 5) рыбные ловли близ г. Свияжска; 6) взамен мельницы, бывшей на р. Сулице, монастырю выдаётся из казны 100 р. в год; 7) при самом монастыре – фруктовый сад».

    В общей сложности, по нашим подсчётам, это более 368 десятин (ещё не считая фруктового сада), что составляет округлённо примерно 400 га. Или, что то же самое, 4 квадратных километра. Причём (и это довольно редко для провинциальных монастырей) 2/3 этих земель составляли не леса, пустоши и прочие второстепенные по полезности угодья, а пашня, основа основ.

    Особенно важным в этом плане стало, конечно, приобретение 204 десятин при Морквашах в      г., при знаменитой игуменье Каллисте. Именно этот единый участок составил сердцевину сельского хозяйства всего возрождённого Иоанно-Предтеченского монастыря.

    Редко когда обителям в XIX веке перепадали такие большие цельные участки – обычно у других шла сплошная «чересполосица»: мелкие владения оказывались разбросанными порой на многие десятки километров друг от друга. Это сильно затрудняло управление монастырским хозяйством, но Свияжская обитель, как видим, от такой трудности была избавлена.

    С самого начала XIX века велики были и денежные пожертвования на святую обитель. Причём мы можем выделить здесь несколько этапов. На первом основную роль играли государственные пожертвования. Только из консистории и только на строительство в 1819 – 1826 гг. были выделены 32 тысячи рублей (более подробно об этом см. в §3). Но всё больше появлялось и частных благотворителей.

    В середине XIX века, при игуменье Каллисте, менее чем за 20 лет (1841 – 1858 гг.) пожертвования из банков составили 6000 руб., из Казанского приказа общественного призрения – 5100 руб. Кроме того, в рапорте игуменьи перечисляются благотворители:

    купец Арский – 150 руб.,

    коллежская советница Чемисова – 1000 руб.,

    чиновница Воронцова – 1250 руб.,

    дворянка Солонина – 250 руб.,

    мещанка Смирнова – 250 руб.,

    дворянка Аристова – 286 руб.,

    подпоручица Михайлова – 200 руб.,

    дворянские девицы Миллер и Клапшова – по 300 руб.,

    подполковница Михайловская – 200 руб.,

    купчиха Сухопарова – 2000 руб.,

    мещанка Басова – 1250 руб.,

    дворянские девицы Тейсовы – 2000 руб.

    Как видим, благотворители находились – из практически всех городских сословий. А вернее сказать – в основном, благотворительницы. Особенности древнего и почитаемого женского монастыря: вклады в него делали тоже, по преимуществу, благочестивые женщины. Девицы, семейные и вдовы…

    Были и благотворители, пожелавшие остаться неизвестными – согласно евангельскому завету: «Пусть ваша левая люди вызывают наше особое уважение. Так, в 1865 г. «неизвестный» пожертвовал обители 2500 руб. ценными бумагами, чтобы годовые проценты постоянно шли на содержание всё увеличивающегося количества сестёр.

    Частные благотворители сыграли решающую роль и в строительстве монастырских зданий: почти все они возведены на частные деньги – во всяком случае, те, что появились во II половине XIX – начале ХХ вв. Дом на упомянутом участке в Морквашах (1880 г.) стоил 1500 руб., дома причта возле обители (1883 г.) – 4500 руб. Всё это – деньги благотворителей. А Наталья Ивановна Иванова подарила в 1902 г. уже готовый 2-этажный каменный дом в самом центре Казани, на Университетской улице. Так провинциальный монастырь обрёл подворье в губернском центре. А известная своей благотворительностью баронесса Жомини в 1890 г. построила 2-этажный корпус сестринской трапезной, стоивший около 30 тысяч рублей. Если мы сравним это с тем, что выделялось из казны, согласно штату монастыря (337 руб. 43 коп. в год), то разница будет поразительной – и конечно, не в пользу государства. Таким образом, наступил III период, когда уже именно частные пожертвования преобладали во всём. Именно за счёт них капитал монастыря вырос во II  половине века с 10936 руб. в 1862 г. (по донесению одной знаменитой игуменьи – матери Каллисты) до 26165 руб. в 1900 г. (по докладу другой, не менее знаменитой игуменьи – матери Апфии). И постройка собора при матери Апфии, стоившая 100000 руб., также прошла в основном на частные деньги, собранные за несколько лет. Подробнее об этом читайте в соответствующем параграфе.

    К моменту революции 1917 года обитель подошла в состоянии одной из самых процветающих в Среднем Поволжье. Таков был итог её 120-летней жизни на новом месте. И само это место по красоте и величественности ансамбля преобразовалось почти до неузнаваемости.

    Что касается формального престижа монастыря (об этом стоит говорить по значимости лишь в последнюю очередь, что мы и делаем – в завершение параграфа), то в 1865 г. – через 100 лет после реформы Екатерины II и через 70 лет после пожара, – его возвели из III класса в более высокий II. Из 27 монастырей Казанской епархии первоклассных было лишь 2, второклассных – 3. Свияжский Иоанно-Предтеченский монастырь оказался одним из них.

  

 

        §2.

                Самые известные настоятельницы монастыря

                в XIX – начале ХХ вв.

 

    Всякий расцвет имеет проявление внешнее, экономическое, и внутреннее, духовное. Второе гораздо важнее. И ещё всякий расцвет монастыря имеет прямую связь с личностями его настоятелей (или настоятельниц).

    В XIX веке духовные возродители появились сразу у целого ряда древних и знаменитых обителей России. Игумен Дамаскин – на Валааме, преп. Моисей – в Оптиной пустыни, архимандрит Фотий – в Новгородском Юрьевом монастыре… Их стараниями обители восставали из запустения и иногда даже забвения, из нищенского состояния, из духовного нестроения – где как…

    В Иоанно-Предтеченском монастыре после пожара требовались поистине самоотверженные настоятельницы. Да и прочие насельницы должны были стать настоящими подвижницами, чтобы перенести, с Божьей помощью, такие трудности. И к началу ХIХ века уже можно было уверенно сказать, что раз они их пережили, то и монастырь выжил. Судьба монастыря и их судьба стали одним целым.

    Мы уже упоминали о замечательной подвижнице игумении Марии (управляла обителью в 1792 – 1802 гг.), при которой произошёл пожар и переселение на новое место. 7 лет после пожара она самоотверженно боролась с трудностями и поддерживала в этом делании оставшихся сестёр, не давая ни себе, ни им впасть в уныние и отчаяние. Ей и другим подвижницам тех лет монастырь обязан своим выживанием. Сделав всё, что могла, и «поставив обитель на ноги» на новом месте, уже престарелая и больная настоятельница была наконец уволена на покой в Казанский Богородицкий монастырь – 14 февраля 1802 г. Низкий поклон ей и вечная память!

    После неё быстро сменилось несколько настоятельниц, в основном пожилых и слабых здоровьем, управлявших монастырём очень недолго. Это игуменьи: Валентина (1802 – 1803 гг., из Казанского Богородицкого монастыря), Вирсавия (1803 – 1805, из Спасского Симбирского), временно управляющие казначеи Асенефа и Евпраксия (1806 г. – одна за другой), игуменья Аполлинария (1806 – 1814 гг., из Алатырского монастыря). Последняя, хоть и управляла обителью дольше других, 8 лет, но тоже была уволена, как сказано в документах, «по слабости здоровья и не молодости лет». При ней возрождение монастыря только наметилось: была построена новая деревянная ограда (1808 г.) и первый раз заменена глава Троицкой церкви – крыта железом (1810 г.).

    Как духовное знамение робко начавшегося расцвета, именно при игумении Аполлинарии удивительным образом явилась древнейшая из известных в Казанской земле икона свт. Николая Мирликийского – корова на копыте занесла святыню на монастырский скотный двор (подробнее об этом читайте в разделе «Святыни монастыря»).

    Ещё 4 года управляла обителью игуменья Павла (1814 – 1818), постриженная в своё время на месте явления Казанской иконы Божией Матери.

    Настоящее возрождение началось при игумении Евпраксии (1818 – 1826), бывшей казначее Спасского Симбирского монастыря. Она очень хорошо разбиралась не только в духовных, но и в хозяйственно-финансовых вопросах – и при ней Ивановская обитель пережила обширный приток средств и первую волну большого строительства и ремонта. Её стараниями и прошениями, из Казанской духовной консистории выделили на строительство огромную по тем временам сумму – 32 тысячи рублей! «Вспомнили» о монастыре и частные благотворители. На все эти средства в те годы деревянная ограда впервые была заменена кирпичной, впервые же в кирпичный 2-этажный корпус переселились из деревянной «ветоши» сёстры монастыря. Интересно, что сестринский корпус перестроили в 1820 г., а игуменский – только 10 лет спустя, уже при другой настоятельнице. Матушка Евпраксия заботилась в первую очередь не о своих удобствах, а о благе обители и всех насельниц. Многие из них впервые за свою долгую жизнь оказались в каменных покоях – ведь почти все они были родом из крестьян. Интересно, что и великий Валаам возродила в XIX веке практически полностью «крестьянская» братия. Сотни безвестных подвижников из простого народа (а за век их «прошли» многие тысячи). Настоящей матерью огромной духовной семьи стала игуменья Евпраксия.

    Дело её продолжила игуменья Надежда (1826 – 1830 гг.), бывшая ризничая Казанского Богородицкого монастыря. Вообще почти все настоятельницы в XIX в., за редким исключением, были либо постриженницами самого Иоанно-Предтеченского монастыря, либо – знаменитого Казанского Богородицкого.

    При ней, в 1829 г., на средства графа Павла Ивановича Апраксина, была расписана масляными красками древняя Сергиевская церковь. Был построен второй большой жилой корпус (1830 г.), ставший игуменским, но только вот сама мать Надежда не жила в нём: в том же 1830 году она была уволена по болезни, разделив судьбу многих предшествующих настоятельниц.

    Целых 11 лет настоятельствовала игуменья Анфия (1830 – 1841 гг., не путать с игуменьей Апфией, управлявшей монастырём гораздо позже – на рубеже XIX – ХХ вв.). Она также была из Казанского Богородицкого монастыря. При ней кровлю Троицкой церкви покрыли железом (1832 г.), главы Сергиевской церкви также заменили железными (1836 г., раньше были черепичные), а сестринский корпус 1820 года отремонтировали и покрасили.

    После всех своих многолетних трудов игуменья Анфия была уволена на покой по старости.

    Так мы постепенно подошли в нашем повествовании к целой эпохе игуменьи Каллисты (1841 – 1865 гг.). 24 года – никто больше за всю историю не управлял огромным Иоанно-Предтеченским монастырём так долго. И пожалуй, никто больше из этого монастыря не сподобился упоминания своего имени во всероссийской истории подвижничества… Сам преп. Серафим Саровский предсказал пришедшей к нему наивной молодой девушке её будущее призвание.

 

                Игуменья Каллиста.

    Во многих книгах о преп. Серафиме рассказывается эта история. Между тем, как ни странно, ни в одной из ранее выходивших книг, брошюр или статей о Свияжском Иоанно-Предтеченском монастыре о ней почему-то не говорилось ни слова.

    Процитируем описание этого необыкновенного случая по одному из самых подробных и обстоятельных жизнеописаний святого Серафима – по его житию в изложении митрополита Вениамина (Федченкова):

    «Пришла к нему другой раз одна девица, чтобы попросить от святого старца наставление: как ей спасти свою душу? Но не успела она ещё и уста открыть, как о. Серафим начал уже сам говорить ей:

– Много-то не смущайся: живи так, как живёшь. А в большем Сам Бог тебя научит.

    Потом, поклонившись ей до земли, сказал:

– Только об одном прошу тебя: пожалуйста, во все распоряжения входи сама и суди справедливо. Этим и спасёшься.

Девушка никогда не думала о монашестве, не могла и понять, о каком распоряжении предсказывал ей старец, поклонившись до земли. А он, прозрев эти тайные мысли её, прибавил:

– Когда придёт это время, тогда вспомните меня.

   Собеседница спросила: не приведёт ли Бог ей ещё свидеться с батюшкой?

 – Нет, – ответил он, – мы уже прощаемся навсегда, а потому прошу не забывать меня в своих святых молитвах.

    Девушка в свою очередь попросила молиться за неё.

    – Я буду молиться. А ты теперь гряди с миром: на тебя уже сильно ропщут.

    Действительно, в монастырской гостинице спутницы встретили её с сильным ропотом за замедление у батюшки. Впоследствии она приняла монашество с именем Каллисты и была игуменьей в Свияжском монастыре Казанской губернии: ей-то и поклонился в ноги батюшка и, как уже игуменье, сказал на «вы»: «вспомните»; до этого же и после говорил с девушкой на «ты».

    Когда, в каком именно году произошёл этот знаменательный и незабываемый разговор – нигде не указано. Но мы знаем, что преподобный Серафим лишь последние 7 лет земной жизни принимал посетителей, то есть могло это быть в 1825 – 1832 гг.: предсказание было сделано, таким образом, за 10-15 лет до начала настоятельства игуменьи Каллисты. Видимо, Бог предызбрал её настоятельницей древней святой обители и дал об этом знак через своего великого угодника, причём ещё тогда, когда она пребывала в миру… Ну, что ж… В житии свт. Амвросия Медиоланского († 397 г.) свидетельствуется, что он был предуготован Богом в епископы… задолго до того как вообще сподобился святого крещения.

    Игуменья Варсонофия также управляла монастырём 8 лет (1873 – 1881 гг.). Основные события её биографии хорошо известны нам по монастырским ведомостям тех лет (хранящимся ныне в архиве). В миру – Евдокия Васильевна Благонадеждина, 1815 года рождения. В то время по подобным удивительным, светлым фамилиям сразу можно было определить церковное происхождение человека. Действительно, происхождением она отличалась от подавляющего большинства других игумений и сестёр Свияжского монастыря – не крестьянская, а дьяческая дочь. В 1835 г., в 20 лет, пришла в Казанский Богородицкий монастырь, где и пребывала без перерыва («безысходно», как тогда говорили) 38 лет. В рясофорные послушницы её приняли лишь на 11-й год пребывания в обители – в 1846 г. Постриг в мантию состоялся ещё через 13 лет – 8 марта 1859 г., в Великий пост. Основную часть жизни она трудилась простой послушницей и монахиней. Только в 1871 г. получила должность ризничей Казанского монастыря. И пребывала в ней всего 2 года. 25 апреля 1873 г., подчиняясь решению консистории, ей пришлось оставить ставшую ей родной Богородичную обитель и принять освободившуюся должность настоятельницы в Свияжске. 3 июня того же года она была возведена в сан игуменьи (в почти 60-летнем возрасте). Её предшественницы и преемницы так же в основном получали этот сан уже после назначения настоятельницами.

    Из событий в жизни монастыря в период управления матери Варсонофии можно отметить постройку очередного 2-этажного сестринского корпуса в 1879 году. Ведь надо же было как-то обустроить быт 25 монахинь и 133 послушниц! В том же 1879 году мать Варсонофия за все свои труды и заслуги получила наградной наперсный крест… хотя вряд ли эти 2 события – строительство и награждение, – были так уж напрямую связаны.

    Два года спустя, 21 февраля 1881 г., её сменила 58-летняя монахиня Досифея (игуменья с 10 января 1882 г.). Она была не из Казанского Богородицкого монастыря, а местная: 28 лет до назначения подвизалась в Свияжской обители. Пришла туда из крестьянского сословия в 1853 г., в 30 лет не быв замужем и сохранив девство. В миру её звали – Зиновия Васильевна Веселовская. В рясофор её облекли через 3 года, в 1856-м, а вот до пострига в монашеский ангельский образ пришлось ждать 10 лет. Её постригли здесь в 1866 году. Трудно сказать, тяжесть ли жизни в одном месте и связанные с этим духовные искушения или какая иная причина подвигла монахиню Досифею просить о переводе её в Тихвинский Цивильский монастырь той же Казанской губернии (ныне – территория Чувашской республики). Просьба была исполнена: в 1872 г. её перевели и… тут же от неё последовала новая просьба – перевести обратно. И она также была удовлетворена: в 1873 г. мать Досифея вернулась на прежнее место и больше его уже не покидала. Так нелегко проходил её подвижнический путь.

    При игуменстве матери Досифеи продолжалось активное благоустроение монастыря. Строились дома для причта (1883 г.), вновь была расписана внутри Сергиевская церковь (1884 г.), Троицкая также претерпела ряд изменений (см. соответствующий раздел).

    Сельское хозяйство обители достигло практически пика своего развития. Именно при игуменье Досифее были приобретены сенные покосы: Минские, Копыриха, Папиха.

    А при её преемнице игуменье Фотинии (1889 – 1893 гг.) баронессой Жомини монастырю был подарен лесной надел. Та же баронесса Жомини пожертвовала обители деньги на постройку большой 2-этажной трапезной (1890 г.).

    Но поистине «золотым веком» для Свияжского женского монастыря стал период 12-летнего игуменства матери Апфии.

    С 1893 по 1905 год монастырём управляла игуменья Апфия. Она стала, пожалуй, самой выдающейся, наравне с матерью Каллистой, настоятельницей в истории Иоанно-Предтеченской обители. Её главный след в этой истории, след видимый сейчас для всех – великолепный собор во имя иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радосте».

    В миру будущую игуменью звали – Анна Константиновна Юнина. Она – дочь священника, из Вятской губернии. Родилась в 1846 г. Образование получила домашнее. В довольно юном возрасте стала мечтать о монашестве и в 23 года пришла в Иоанно-Предтеченский монастырь (1869 г.). Даже до Вятской земли докатилась духовная слава этого крупнейшего к тому времени женского монастыря в Среднем Поволжье (после, разумеется, Казанского Богородицкого). После 14 лет обычного послушания – «трудничества», – Анна сподобилась принять рясофор 11 августа 1883 г., за 4 дня до Успения Пресвятой Богородицы.

    Очень долго, как видим, приходилось ждать рясофора и, тем более, пострига в мантию почти всем сёстрам Иоанно-Предтеченского монастыря! Таковы были святые традиции: в этом обитель по строгости не уступала Серафимо-Дивеевской. Она была могучим духовным центром земли Казанской, и большинство монахинь здесь, как видно по всем архивным документам – жены лет 60-и и даже больше… редко-редко можно увидеть в списке кого-то моложе 50-и. А вот послушницы, конечно – в основном значительно моложе, начиная лет с 18-20-и. Огромным, что и говорить, был испытательный срок! Иногда он занимал большую часть жизни…

    21 год послушания в обители до монашеского пострига – таков подвижнический путь будущей игуменьи Апфии. 44-х лет от роду, 6 октября 1890 г., она сподобилась наконец пострига и получила такое редкое имя в память мученицы Апфии, супруги Филимона (к которому обращено соответствующее Послание Св. Апостола Павла), принявшей муки и смерть за Христа при императоре Нероне.

    А вот от пострига до возведения в должность настоятельницы прошло менее 3 лет. Всё это время монахиня Апфия была казначеей монастыря, т. е. вторым лицом обители, ведавшим всем хозяйством и финансами.

    10 августа 1893 г. началось настоятельство матери Апфии, а 13 апреля следующего года она получила сан игуменьи. В 1898 г. её наградили наперсным крестом. По совпадению, это был год начала строительства огромного Скорбященского собора.

    К этому времени под управлением матери Апфии собралось 275 монахинь и послушниц (к концу же строительства собора их число достигло ровно 400-т).

    Интересно, что впервые за много лет в монастыре при ней появилась и схимница – причём, не просто схимница, а схиигуменья Антония (66 лет на момент принятия великой схимы 7 февраля 1899 г.). Это оказалось, действительно, событием в жизни монастыря. Схимников и схимниц в Церкви во все времена бывало очень немного. Достаточно сказать, что во всех вместе взятых скитах Валаама в те годы жило лишь 10 схимников. К полной «смерти для мира» готовы единицы на поколение. Переведённая в Свияжск в 1896 г. монахиня Суздальской Покровской обители (одной из величайших женских в России) оказалась готова, и была пострижена в великую схиму именно в Иоанно-Предтеченской обители.

    Итак, число насельниц на 1897 г. составляло 275 человек.

    Ещё работая казначеей, монахиня Апфия знала, что среди главных нужд обители, пожалуй, на первом месте – отсутствие места для храмовой молитвы. Общей молитвы столь большого числа насельниц, не говоря уж о паломниках. Сергиевская церковь их не вмещала, Троицкая – тем более.

    Всё своё настоятельство новая игуменья посвятила решению этой задачи – возведению большого собора. Усердие, с которым она взялась за это, можно сравнить разве только… с подвижническим трудом сестёр Серафимо-Дивеевской обители по возведению огромного Троицкого собора – на месте колышков, вбитых самим преподобным Серафимом. Строительство такого собора, хоть в монастыре, хоть в городе – это всегда громадное духовное событие.

    И событие свершилось. За 8 лет собор был построен. Только присутствовать при его освящении в 1906 г. сподобилась уже другая настоятельница – игуменья Павла. Всего год не дожила матушка Апфия до исполнения своей мечты: она погребена в соборе, ставшем поистине памятником её подвижнической ревности и усердию. И сейчас, видя этот великолепный храм, украшение всего Свияжска и окрестностей, люди, хоть немного знающие его историю, вспоминают матушку Апфию. Упокой, Господи, её душу в селениях праведных.

    Последней настоятельницей святой обители перед её закрытием стала игуменья Павла (1905 – 1919 гг.). Очень много схожего в её биографии с биографией предшественницы. Она тоже – из Вятской губернии, только из крестьян (впрочем, и жизнь деревенского дьячка почти не отличалась от жизни простого крестьянина). Тоже – домашнего образования.

    В миру – Параскева Петровна Фролова. 1859 года рождения. Поступила в Иоанно-Предтеченский монастырь даже в ещё более молодом возрасте – в 19 лет (1878 г.). Удивительное совпадение, что рясофора они сподобились с будущей игуменьей Апфией в один день – 11 августа 1883 года. Послушнице Параскеве было тогда 24 года, послушнице Анне – 37.

    22 года прожила Параскева рясофорной послушницей, и так получилось, по воле Божьей, что лишь за 2,5 месяца до вступления в настоятельскую должность она сподобилась монашеского пострига. Это произошло 17 сентября 1905 г., а 5 декабря того же года, в канун празднования памяти свт. Николая Чудотворца («день Николы Зимнего») приняла управление монастырём после кончины игуменьи Апфии.

    Впереди было 12 лет настоятельства, вплоть до самой революции, а ещё 2 года – после революции, в самую страшную пору. Символично, что началось управление монастырём матушки Павлы в самый разгар I русской революции (в декабре 1905 г. как раз шли самые жестокие бои в Москве, на Красной Пресне, а в Казани накануне только-только был подавлен мятеж и погромы…), а закончилось закрытием монастыря в разгар гражданской войны.

    В игуменский сан мать Павлу посвятил архиепископ Казанский Димитрий 3 июня 1907 г. В 1909 году её наградили наперсным крестом.

    Последний расцвет перед трагедией 1917 года пережил Иоанно-Предтеченский монастырь при игуменье Павле. 24 октября 1906 г. был наконец освящён так долго строившийся Скорбященский собор. В 1914 г. он был полностью расписан внутри на деньги московского фабриканта С. С. Мешкова.

    В 1911 г. был построен новый 2-этажный странноприимный дом взамен старого небольшого. В 1908 г. над одним из самых маленьких келейных корпусов самой обители был надстроен второй этаж (сам корпус – 1897 года). Другой дом – деревянный, 1895 года, – был обложен в 1910 г. кирпичом. Ремонтировались и благоустраивались прочие жилые и хозяйственные здания обители. Кто же знал, в какое ужасающее состояние они придут через считанные годы!..

    В 1919 г. монастырь ликвидировали, все его здания и многочисленные угодья передали совхозу, а последние ещё оставшиеся насельницы, по словам О. И. Романовой, «побрели с узелочками, кто куда». Дальнейшая их судьба по документам не известна.

 

       §3.

                Всплеск строительства в Иоанно-Предтеченском

                монастыре в XIX в.

 

    Расцвет монастыря в XIX веке внешне выразился, в первую очередь, в строительстве целого городка жилых корпусов. Конечно, параллельно проходил и ремонт древних храмовых сооружений (см. параграф о Троицкой и Сергиевской церквах). Но всё же, в отличие от соседнего мужского Успенского монастыря, здесь возведение нового существенно преобладало над ремонтом старого. Ведь, как уже отмечалось, тенденции расцвета и упадка у двух монастырей были абсолютно противоположны.

    Всё, что мы писали об особенностях строительного процесса в Успенской обители в XIX в., совершенно неприложимо к Иоанно-Предтеченской. Только стены возвели похожие, а вот масштабы жилого строительства там и здесь – совершенно несопоставимые.

    Рубеж 1810-20-х годов стал переломным. Доходов обители к этому времени как раз хватило и на ремонт Троицкой церкви, и на возведение первого большого келейного настоятельского корпуса.

    Это, соответственно – 1819 – 1821 гг. и 1820 г. Практически синхронно. И сооружения эти стоят сейчас рядом. Корпус 1820 года замкнул с запада главную в монастыре площадь – между Троицкой и Сергиевской церквями. Таким образом, как и в большинстве обителей, строительство начиналось вокруг главной площади, с выходом всех сооружений на неё. Площадь была древняя, как сам град Свияжск, но облик её формировался постепенно, вплоть до начала ХХ века.

    Длинный двухэтажный корпус с небольшим фронтоном по центру исполнен в обычном стиле провинциального классицизма. Но вот конструкция его – очень своеобразна. Это не кирпичное, а деревянно-кирпичное здание: внутренний каркас его – деревянный (срубного типа), а на каркас опираются снаружи кирпичные стены. Несмотря на кажущуюся примитивность подобного способа постройки, здание стоит вот уже почти 2 столетия. В ХХ веке оно стало одним из обычных жилых домов Свияжска (одним из самых больших по размерам его домов).

    Для Иоанно-Предтеченского монастыря подобные здания вскоре стали буквально «типовыми». Что интересно, они практически все сохранились до наших дней. В 1830 г. по такому же образцу был построен корпус игуменьи – между Сергиевской церковью и вышеназванным корпусом, под прямым углом к последнему. И его главный фасад выходил на ту же площадь – прямо напротив Святых врат обители.

    Выбеленные известковой краской фасады этих домов хорошо гармонировали с белокаменной Сергиевской церковью, а средняя высота двухэтажных сооружений оказалась оптимальной для монастырского ансамбля. Интересно, что в соседнем Успенском монастыре, где и собор, и колокольня были значительно выше, оптимальной для жилых корпусов оказалась высота трёхэтажная.

    Сейчас игуменский корпус 1830 года представляет собой, к сожалению, довольно грустное зрелище. Его крыша частично провалилась, на ней растут кусты. Стены от старости местами осели в землю так, что окна находятся на разных уровнях. Внутренняя деревянная конструкция оказалась «ахиллесовой пятой» всей постройки – она сильно обветшала. Впрочем, опыт возрождения монастырей показывает, что удаётся восстанавливать даже и не такие развалины. Оба настоятельских корпуса рубежа XVII-XVIII вв. соседней Успенской обители ещё несколько лет назад стояли почти в таком же виде, а сейчас радуют глаз паломников выбеленными стенами и изящными наличниками.

    Численность насельниц обители быстро росла, и нужны были всё новые и новые корпуса. Территория монастыря в XIX веке всё время расширялась в западном направлении, и именно там, позади большого корпуса 1820 года, вырастали однотипные с ним 2-этажные корпуса (II половина XIX – начало ХХ вв.). В архитектурном плане они не представляют собой никакой особой ценности – да такая задача и не ставилась их строителями. Просто этот городок должен был вместить сотни новых насельниц. Благо, и средств на это хватало, и территория монастыря к концу XIX века оказалась достаточно большой – 2 десятины 656 кв. саженей на 1897 год (то есть около 2,5 га). Она расширялась в течение полувека за счёт пожертвований благотворителей, скупавших участки, примыкавшие к монастырю с запада.

    В 1857 г. был пожертвован участок в 478 кв. саженей, в 1858 г. – ещё 176 саженей (благотворителем стал губернский секретарь Херувимов). В 1895 г., сразу после городского пожара 1894 года, местный свияжский меценат И. А. Куликов скупил 4 погорелых места (ещё западнее, у небольшого оврага) и подарил их обители, что расширило её территорию ещё на 567 кв. саженей.

    Именно на этих, новых, территориях был построен в 1879 г. из брёвен, а в 1892 г. обложен кирпичом ещё один 2-этажный келейный корпус (при игумениях Варсонофии 1873 – 1881 гг. и Фотинии 1889 – 1893 гг.), а в 1896 г. – ещё один, 2-этажный деревянный (при игумении Апфии, о которой мы писали в предыдущем параграфе).

    Место было удачным для размещения келейных корпусов. Оно как будто специально отгорожено от главной монастырской площади первым длинным корпусом 1820 года. Обитель, как это часто бывает, разделилась на 2 части: одна – парадная, для паломников и местных жителей, приходящих на службу в древние храмы; другая – полускрытая, отгороженная от суеты, предназначенная только для самих насельниц. Это соответственно – восточная и западная половины огромного монастыря.

    Единственное большое здание XIX века, построенное не в западной, – то есть, жилой, а в восточной, храмовой, части – это сестринская трапезная 1890 года. Оно такое же 2-этажное, как и другие, но только не покрашенное в белый цвет, а целиком краснокирпичное (как и позже возведённый рядом с ним собор). Оно до сих пор стоит в юго-восточном углу монастыря, и часть его занимает почтовое отделение посёлка Свияжск, а часть – возрождённые кельи. Этот корпус – дар известной баронессы Жомини, вообще много пожертвовавшей на монастыри и храмы Свияжска, а флигель при нём, с кельями для сестёр, пристроен на средства вдовы местного священника П. Я. Лекаревой.  

    Есть ещё корпуса, которые не значатся ни в работе П. Юдина (там все данные – на 1897 г.), ни в книге А. Яблокова. Архивные данные на 1917 год дают «последние штрихи» к картине длительного (практически ровно векового) строительного процесса. Из зданий, не указанных Юдиным и Яблоковым, можно назвать:

    1). Каменный 2-этажный больничный корпус (год постройки не указан).

    2). 2-этажный жилой корпус 1908 г. (в более ранних источниках он фигурирует как «деревянный одноэтажный флигель 1897 года», но в 1908 г. надстроили 2-й этаж).

    3). 2-этажный кирпичный жилой корпус 1910 г. (в более ранних источниках: «деревянный дом с каменным подвалом 1895 года» – но в 1910 г. его капитально переделали и обложили кирпичом).

    Всего же ведомость 1917 года называет 10 зданий внутри монастырской ограды, не считая «скотных изб», амбаров, сараев, погребов и т. п. Таковы итоги благоустройства монастыря в 1820 – 1910 гг.              

    Кроме всего, что названо, были ещё и служебные постройки рядом с обителью, но вне её ограды. Два дома для церковного причта возвели в дереве в 1880-х годах, при игумении Досифее (1881 – 1889 гг.). Странноприимный дом, без которого почти невозможно обойтись любому большому монастырю, был построен в 1895 г., при игумении Апфии (1893 – 1905 гг.). Это свидетельство того, что всё больше паломников приходили в святую обитель, особенно к храмовым праздникам (Св. Троицы, преп. Сергия, честного и славного пророка Иоанна Предтечи). И где-то надо было их размещать.

    Сложившийся в XIX веке ансамбль Иоанно-Предтеченского монастыря стал напоминать в плане корабль, обращённый носом на запад. Его стена, имеющая на востоке два прямых угла (один из них отмечен краснокирпичной башенной часовней), к западу плавно и постепенно сходится под острым углом: такое её отклонение обеспечил небольшой овражек, по диагонали прорезающий склон острова и спускающийся к Свияге. Все основные сооружения находятся в восточной, расширенной, части монастырского «корабля». Там все три храма святой обители, в числе которых главный Скорбященский собор. Возведение последнего стало вершиной строительно-архитектурного расцвета монастыря: и по времени (он был возведён уже позже всего, как по поговорке: «Конец – делу венец»), и по размерам, и по собственно архитектурной ценности. О нём мы расскажем позже.

    Весь этот огромный комплекс нуждался в сооружении новой добротной ограды. Прежний простой деревянный забор не соответствовал теперь ни красоте белокаменного ансамбля, ни его существенно выросшим размерам.

    Вообще-то Иоанно-Предтеченский монастырь куда меньше, чем Успенский, похож на крепость. Его кирпичная ограда XIX века – тоже, скорее, забор, чем стена. До 1820-х годов ограда была деревянная (последний раз её построили из дерева в 1808 г.), но важнейший этап расцвета монастыря ознаменовался постройкой, одновременно с первыми кирпичными корпусами, ограды 1819-1826 годов. Именно она сохранилась до наших дней почти в неизменном виде. С целыми 5-ю воротами, что можно назвать большой редкостью для монастырей. Обычно имеются лишь главные, Святые врата и ещё одни – запасные, хозяйственные. Кроме ворот (простых арочных отверстий, не отмеченных надвратными церквами), здесь сохранились декоративные угловые башенки, но на крепостные они тоже мало похожи.

    Отдельно стоимость ограды в приходно-расходных документах не обозначена, но вообще стройка 1819 – 1826 годов (считая и жилое строительство) обошлась в 32 тысячи рублей. Очень крупная по тем временам сумма, выделенная из Казанской духовной консистории! Что может более красноречиво свидетельствовать о начале значительного хозяйственного расцвета обители. Это было очень масштабное строительство: не только монастырь, но и весь град Свияжск давно такого не видел. По сути, строился небольшой город в городе!

    Интересен вопрос – почему в Иоанно-Предтеченском монастыре, несмотря на очень крупный приток средств, в XIX веке так и не соорудили настоящую большую колокольню. Так и осталась в нём с XVII века лишь маленькая звонница Сергиевской церкви.

    Вопрос вовсе не праздный. Именно в XIX столетии – «серебряном веке» русских монастырей (период Древней Руси был веком «золотым»), – те обители, что прежде не имели высоких колоколен, спешили их соорудить. В нашем краю это: Раифский, Семиозёрный, Кизический монастыри, несохранившийся Спасо-Преображенский в казанском кремле… даже довольно бедный Макарьевский монастырь под Свияжском – и тот смог позволить себе построить примерно 30-метровую колокольню.

    Но, возможно, из-за того, что в Свияжске было уже много колоколен (а соседняя с Иоанновским Успенская звонница славилась издревле), новую колокольню по соседству с древними возводить не решились. Монастыри не конкурировали друг с другом. В праздники маленькая Сергиевская звонница, по древней свияжской традиции, лишь подхватывала мощный благовест Рождество-Богородицкого городского собора и могучей Успенской монастырской колокольни.

    Итак, архитектурный расцвет очень благоприятного для обители XIX века привёл к возведению целого городка келейных корпусов и очень длинной, но невысокой ограды, которая периодически достраивалась по мере расширения территории на запад. Новая колокольня так и не была построена, а большой собор начали возводить уже под самый занавес столетия. Об этом великолепном Скорбященско-Богородицком соборе мы должны рассказать отдельно.

       §4.

Скорбященско-Богородицкий собор –

крупнейший храм Свияжска.

 

Поистине венцом расцвета Иоанно-Предтеченского монастыря (венцом зримым и осязаемым) стало построение в последние предреволюционные годы огромного собора во имя иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радосте». Совсем недолгое существование в качестве действующего храма уготовал ему Господь: впереди была буря 1917 года. Вспоминается предсказание преп. Серафима Саровского про освящение великого Дивеевского собора: «А там вскоре и конец всему…» Как и в Дивеево, здесь был расцвет перед гибелью. Пасхально-красный, цвета жертвенной крови, Скорбященский собор, разорённый внутри, всё же стоит и поныне – памятником эпохи, памятником последнего расцвета. И нет ему в Свияжске равных по размерам – не было тогда, нет и сейчас.

Очень символично название собора. Это редчайший случай, когда главный храм монастыря называют не так, как сам монастырь.

В Иоанно-Предтеченской обители собор освятили не во имя Иоанна Предтечи, не во имя его Рождества или Усекновения Честной Главы. Редкое на Руси для большого собора название – во имя чудотворной Богородичной иконы «Всех Скорбящих Радосте», – звучит сокращённо и «по-народному» как просто Скорбященский собор. Видимо, на то был особый Божий промысел – перед всеми грядущими скорбями ХХ века. Век начинался, когда храм строили. Век и храм стали ровесниками. Скольким миллионам «скорбящих» через несколько лет предстояло одно упование: на чудесное заступничество Божией Матери, ибо никаких земных надежд ни у них, ни у всей страны не осталось.

Удивительное совпадение, что и соседняя Сергиевская церковь в своё время была построена тоже перед самой годиной бедствий – перед великой Смутой начала XVII в. И память о преподобном Сергии сыграла в ту Смуту, как мы знаем, огромную спасительную роль.

За время строительства Скорбященского собора (1898 – 1906 гг.) на Руси был канонизирован (1903 г.) другой святой угодник и заступник – преподобный Серафим. Глубокая народная вера в него и его небесные молитвы также помогла пережить наступившую тяжкую годину ХХ века. И опять-таки неслучайно, что один из боковых приделов Скорбященского собора был освящён как раз во имя преподобного Серафима: он стал одним из первых в России храмов, посвящённых этому новопрославленному угоднику.

Интересно, что в книге П. Л. Юдина, написанной в 1897 г. (т.е. за год до начала строительства), свидетельствуется, что придел в будущем храме «планируется освятить во имя святителей Тихона Задонского и Митрофана Воронежского». Дело в том, что за весь 2-вековой Синодальный период было канонизировано лишь несколько святых, а XIX век ознаменовался в основном всероссийским прославлением Митрофана Воронежского (1832 г.) и Тихона Задонского (1861 г.). Естественно, именно новопрославленным святым посвящались многие храмы – народ особенно радовался обретению новых угодников Божиих. Очень много на Свияжске было изображений святителей Митрофана и Тихона! Но в 1903 г. долгий неофициальный «мораторий» на какие-либо канонизации был прерван вмешательством самого императора Николая II – и состоялись, пожалуй, небывалые ещё в истории России по масштабам всенародные торжества: праздник прославления Саровского Чудотворца.

В монастыре сразу вспомнили о невидимой духовной связи обители со святым Серафимом – через историю игумении Каллисты (о ней мы уже подробно рассказывали). И будто сёстры только и дожидались официального общецерковного прославления св. Серафима Саровского, чтобы посвятить ему престол.

Так преп. Сергий и преп. Серафим накануне самой революции словно бы встретились в Свияжской Иоанно-Предтеченской обители. В честь того и в честь другого здесь теперь имелись престолы.

Да, огромный духовный смысл имела постройка нового собора. Но и собственно архитектурная его ценность оказалась очень велика. Весь Свияжск с изумлением наблюдал, как за считанные годы на его земле вдруг вырос огромный, небывалый собор. Многие века здесь уже ничего подобного не строилось!

И не только в размерах дело. Знаменитый в Казанской епархии архитектор Фёдор Малиновский (автор проектов огромных Троицких соборов в Раифском и Лаишевском монастырях, Всехсвятского храма – в Зилантовом, Евфимиевского – в Седмиозёрном, новой Варваринской церкви с колокольней – в Казани и др.) возвёл самое настоящее кирпичное узорочное чудо.

    Малиновский творил в распространённом русско-византийском стиле. Главный купол собора получился полусферическим, византийским, с кольцом из 16 окон под ним – и вообще в конструкции своей и планировке собор перенял многие принципы постройки храма Св. Софии в Константинополе. Но только этот «константинопольский» храм видоизменили до такой степени, что он стал ступенчато-возвышенным, как многогранная и многоярусная башня, а не приземистым и очень широким, как собор Св. Софии. 4-столпная 8-лепестковая структура создаёт особый простор внутри храма и кажущуюся лёгкость конструкции. Она же формирует и какое-то особенное, праздничное настроение. Недаром собор с округлым куполом похож на гигантское пасхальное яйцо фирмы «Фаберже»: именно такие яйца как раз стали тогда знамениты на всю Россию да и на весь мир.

    Только размеры этой «пасхальной игрушки» очень внушительны: 18 х 13 х 15 саженей, то есть примерно 38 на 28 метров площади и 32 м в высоту. Конструкция храма так удивительна, что создаётся оптический обман устремлённости ввысь: высота кажется больше длины, хотя, как видим, на самом деле всё наоборот.

    Скорбященский собор – второе по высоте сооружение Свияжска, после Успенской колокольни (43 м); по площади же он не имеет себе равных не только в этом древнем граде, но и в окрестностях. Конечно, если сравнивать его со Св. Софией Константинополя, то он намного скромнее: там, стоит напомнить, высота собора 54, а длина 68 метров. Но ведь ни один другой из монастырских соборов Руси (включая самый большой – Успенский в Троице-Сергиевой лавре) также не смог её превзойти. Здесь такая задача и не ставилась – просто был создан один из самых монументальных храмов Среднего Поволжья предреволюционной эпохи. И один из самых нарядных по декору, в котором не было уже абсолютно ничего «византийского» – одно «древнерусское кирпичное узорочье» (настолько, насколько его можно было воссоздать в условиях начала ХХ в., то есть при фабричном, поставленном на поток, производстве кирпича).

    Декор стен включает в себя много выложенных из фигурного кирпича крестов – в том числе восьмиконечных распятий выше человеческого роста (со стороны алтаря).

    Они не очень бросаются в глаза, но, если приглядеться, плоскости стен буквально изрезаны крестами разной формы и размера.

    Более простыми формами кирпичного рельефа также буквально испещрён собор. Полуколонны между окнами, арки, рисунки из сплетённых геометрических фигур (в основном мелких треугольников), просто зубчатые пояски… всё это стало великолепным украшением собора, который не стали красить снаружи, чтобы не испортить впечатление от этого «живого» декора. Большое количество окон на разных уровнях – также одна из особенностей сооружения: особенность не только его освещения, но и фигурного оформления. Стекло – полноправное дополнение к кирпичу: принцип архитектуры начавшегося ХХ века. Особенно становится ясен декоративный смысл такого количества окон на закате – когда многие стёкла отражают, как слюда, уходящее солнце, и красный цвет кирпича дополняется красноватыми бликами.

    Собор очень красив в любое время суток и года.

    Внутри он также поражает монументальностью и изысканностью. Даже сейчас – когда стенная живопись сохранилась лишь потускневшими фрагментами. От этого она, кстати, ещё больше стала напоминать византийские и древнекиевские мозаики.

    Образ Господа Саваофа по-прежнему смотрит на всех вошедших в глубь храма с более чем 30-метровой высоты, из огромного купола. От этого же купола и от закругляющихся сводов эхо любых шагов звонко отдаётся в пустоте: акустика в соборе, как и во всех храмах Ф. Малиновского, великолепна.

    По боковым сводам и в алтаре – священные сюжеты. Полукупольный свод слева («раковина»): явление Пресвятой Троицы Аврааму; справа такой же – Успение Пресвятой Богородицы. Покров Богородицы – на своде перед иконостасом. Новозаветная Троица – на сводах алтаря. Все перечисленные сюжеты росписей относительно неплохо сохранились до наших дней. Вероятно, от советского разорения их спасла большая высота. Ниже стены – почти сплошь бело-серые, облупленные и полузакрашенные. Сохранились в приделах фрагменты голубого «неба» с маленькими ангелочками вместо звёзд (тип живописи – сильно европеизированный; ангелочки похожи на купидонов).

    Остатки прихотливого растительного и геометрического орнамента уже прерывисто, «пунктирно», вьются по столпам и всем выступающим деталям храмового интерьера.

    Здесь преобладают нежные, неяркие тона: тонкие ленточки позолоты и серебра, синий, зелёный, светло-коричневый и кремовый цвета. Узоры выполнены со вкусом – с большим изяществом, без всякой аляповатости и излишеств.

    Очень красив восстанавливаемый ныне 4-ярусный иконостас основного престола. Но 3-ярусные иконостасы боковых приделов, к сожалению, не сохранились. (Как уже говорилось, один придел был освящён в честь преп. Серафима Саровского, другой – в честь Анны Пророчицы, о которой повествуется в гл. 2 Евангелия от Луки. ((Сохранилось высказывание преп. Серафима:))

 

    По описаниям А. Яблокова, мы можем установить расположение святых образов в иконостасе век назад (ныне стоит лишь полупустой, но резной 4-ярусный каркас, который постепенно заполняется иконами современного письма).

    Итак, примерная схема, составленная нами на основе описаний протоиерея Андрея Яблокова (кроме традиционных икон праздничного и пророческого чина, которые во всех православных храмах стандартны):

 

 

    I.Местный чин:

ЦВ – Царские врата

1). великомучениц Варвары и Екатерины

2). св. мученицы Анфии

3). Архангела Гавриила (на северных вратах)

4). преп. Сергия Радонежского

5). Божией Матери «Всех Скорбящих Радосте»

6). Спаса Вседержителя

7). Иоанна Предтечи

8). Архангела Михаила (на южных вратах)

9). Иоанна Златоуста и Григория Богослова

10). преп. Антония и Феодосия Киево-Печерских

    II.Праздничный чин:

11). Тайная вечеря

    III.Деисусный чин:

12-13). свв. Гурия и Варсонофия Казанских Чудотворцев

14). Апостола Петра

15). Божией Матери

16). Господа Вседержителя

17). Иоанна Предтечи

18). Апостола Павла

19). св. Германа Казанского Чудотворца

20). мученика Авраамия Болгарского

    IV.Пророческий чин:

21). Ветхозаветной Троицы

 

22). Воскресения Христова.

 

    Несмотря на свою высоту в 4 яруса, иконостас занимал и занимает менее половины высоты огромного храма. Он помещается как бы за аркой, образуемой двумя огромными восточными столпами.

    Напротив иконостаса, на западной стороне – огромный балкон хора (также между двумя столпами, сходящимися вверху аркой). На него ведёт узенькая витая лесенка – настоящее чудо кружевного чугунного литья. Для современных посетителей она – безусловно, одна из самых запоминающихся деталей соборного интерьера. Четырьмя крутыми витками она восходит к отверстию, прорезающему пол хора. С высоты балкона обзор огромного интерьера особенно незабываем. Не хочется уходить из этого великого храма Божьего.

 

    Напоследок – ещё небольшая историческая справка о возведении собора. Стоило его строительство более 100 тысяч рублей. Инициатором постройки и кампании по сбору средств была, как уже говорилось, игуменья Апфия. Заложен собор 17 апреля 1898 г. архиепископом Казанским Арсением. Освящён – 24 сентября 1906 г. архиепископом Димитрием (тем самым, пребывание которого на Казанской кафедре омрачилось в 1904 г. трагедией исчезновения Казанской чудотворной иконы). В освящении участвовал и ещё один архиерей – настоятель соседнего Успенского монастыря епископ Иннокентий (будущий великий святой Иннокентий Херсонский, †1919 г.). Все даты названы – по старому стилю. Освящение собора, таким образом, произошло в канун праздника преп. Сергия Радонежского (25 сентября/8 октября), особо чтимого в монастыре.

    Ещё одно добавление.

Почти одновременно с собором (1897 г.) была построена и подобная ему по декору маленькая часовня: краснокирпичная башенка с округлым куполом – в северо-восточном углу монастыря, буквально в нескольких метрах от алтаря собора. Они очень красиво выглядят вместе, когда охватываешь их одним взором. Красная громада собора и скромная «пасхальная игрушка» башенки-часовни. Оба – творения зодчего Фёдора Малиновского.

    Как и собор, часовня очень хорошо сохранилась снаружи и очень плохо – внутри. Идеально круглый купол свода (настоящее небо!) сейчас весь чёрный изнутри от копоти пожара. Но сквозь это грозно-чёрное кое-где просвечивают останки масляных росписей, проглядывают светлые нимбы святых. Смутно видны образы четырёх Евангелистов на угловых «парусах» под куполом.

    Маленькая часовня производит большое впечатление на находящегося внутри человека. Хотя в настоящее время она используется как жилая келья.

 

      §5.

                Святыни Иоанно-Предтеченского монастыря.

 

    В Иоанновском монастыре не было ни мощей святых угодников, ни всероссийски почитаемых чудотворных икон. Зато немало в нём хранилось до революции древних местночтимых икон. Поэтому почитание монастыря среди местного населения было довольно большим: недаром Сергиевская церковь порой не вмещала паломников, как уже говорилось.

    Слияние воедино двух древних монастырей не могло не оставить целого ряда священных реликвий.

    Некоторые иконы уже перечислялись в главе о Троице-Сергиевом монастыре. Из всего его наследия «главной святыней Иоанно-Предтеченской обители»6 стала, конечно, икона преп. Сергия Радонежского.

    Время написания этого образа в Лавре неизвестно, но прислана она была в Свияжск при самом его основании – в 1551 г.7 Этой иконой Свияжск был благословлён при его закладке. Естественно, для населения Свияжска на протяжении веков она оставалась главной святыней – наряду с мощами свт. Германа.

    Размер иконы: 1 аршин 9,5 вершков на 5,5 четвертей8 (; 114 на 98 см). Это довольно большой храмовый образ с поясным изображением св. Сергия. В левой руке преподобный держит хартию со словами: «Ревнуя, поревновах о Господе Бозе Вседержителе, яко оставиша завет Твой». Это точная копия особо почитаемой иконы преп. Сергия, хранящейся и поныне в Троице-Сергиевой лавре. В Свияжске же такая икона всё время до революции хранилась в Сергиевской трапезной церкви.

    Икона прославилась чудесами и исцелениями, которые стали известны даже в Москве. В XIX веке свт. Филарет (Дроздов), митрополит Московский (вообще много писавший о св. Сергии, как о своём самом любимом святом) описывал эти исцеления от свияжского образа-списка в работе «Некоторые черты жития преподобного Сергия после смерти»9.

    Местное же почитание иконы выразилось в многочисленных крестных ходах с ней. Ежегодно крестный ход по Казанской губернии длился по 2 месяца (!), начиная с Фоминой недели10. Первое документальное упоминание о нём – 1811 года, но со ссылкой на «старозаведённое обыкновение, возможно, со времён Троице-Сергиева монастыря»11. С 1822 г. крестный ход с иконой посещал даже Симбирскую губернию, а в 1830 г. – Царевококшайский уезд (территория нынешней Марийской республики). Но с 1840 г. епархиальными властями было разрешено ходить лишь по Свияжскому уезду, а с 1855 г. – только «по специальному разрешению епархиального начальства» каждый раз.

    Кроме крестного хода, массовое поклонение паломников перед иконой совершалось ещё 2 раза в год, в самой церкви. Это были дни чествования преп. Сергия:

    5/18 июля – день обретения его святых мощей

    25 сентября/8 октября – день памяти (†1392 г.)

    XIX век, век расцвета монастыря, ознаменовался новым «благоукрашением» иконы. В московской фирме И. П. Хлебникова была выполнена серебряная риза (84-й пробы) – позолоченная, чеканной работы, «с гладкими крестами и мелкими цветами»12. Особенно необычным было рельефное изображение Св. Троицы на венце преподобного. Редко когда на венцах святых ещё что-то изображалось, кроме простых узоров. А тут – сама Пресвятая Троица! 25 аметистов украшали этот же венец: 3 – в середине, а 22 – двумя рядами вдоль венца13.

    Тогда же, в XIX веке, на икону, вместе с ризой, возложили три серебряных креста с мощами, а также вериги в медной оправе с частью мощей преп. Сергия. Создание крестов с частичками мощей – давняя русская благочестивая традиция. Паломники привозили эти частички из разных святых мест, а потом либо они сами, либо благочестивые жертвователи оплачивали ковку крестов (как правило, серебряных), в которые эти мощи вделывались.

    3 креста XIX века содержали:

1). часть мантии и часть гроба преп. Сергия;

2). часть мощей великомученицы Варвары (как известно, мощи этой самой почитаемой в народе из всех жён-великомучениц издревле покоились в Киеве – в Златоверхом Михайловском монастыре);

3). «неизвестно какие мощи» (так и указано в описи).

    Другой святыней Иоанновской обители стала необычайно малая икона св. Николая, обретённая уже в XIX веке, в самом его начале. Но эта икона оказалась – много древнее, чем весь Свияжск.

    Как только и где только не находили благочестивые люди древние святые образа! Обнаруживали на дереве (Знаменская Коренная икона под Курском), откапывали под землёй (Казанская чудотворная), видели явившимися ночью в небесном сиянии (Толгская Ярославская), подбирали плавающими в море (Иверская) или даже в болоте, притом красками вниз (Смоленская икона в селе Аркатово под Казанью). А вот образ св. Николая в Иоанно-Предтеченский монастырь принесла… корова на копыте. Монастырская корова паслась в окрестных лугах, набрала много грязи на копыта, и когда вечером её стали чистить в хлеву, то обнаружили вместе с комком земли икону всего в вершок высотой (1 вершок = 4,45 см).

    Икона была высечена из чёрного камня, что само по себе является довольно большой редкостью. В глубокой древности выдалбливали подобные образочки. В домонгольский период долблёные каменные иконы соседствовали с писанными деревянными.

    По меркам XIX века это была – чистой воды «археология» (в тогдашнем понимании этого слова, когда под археологией подразумевалась не только соответствующая наука, но и вообще всё древнее). Икона была обретена ещё при игумении Аполлинарии (1806 – 1814 гг., точный год обретения в описях не указан), а значительно позже, в 1877 г., Свияжск посетил 4-й археологический съезд. И известный академик И. И. Срезневский отнёс тогда происхождение образа к XIII или даже XII веку. То есть он – самый древний из всех известных образов в Среднем Поволжье! Тогда не было ещё даже и Золотой Орды, не говоря уж о Казанском ханстве. Территория будущего Свияжского уезда относилась к Волжской Булгарии, в которой наряду с мусульманами проживали и христиане. Недаром первый святой земли Казанской жил примерно в ту же эпоху, к которой Срезневский отнёс икону: св. мученик Авраамий Болгарский (†1229 г.)

    Находка столь древнего образа св. Николая стала благодатным чудом Божиим, в глазах всего местного верующего населения, и сенсацией, в глазах «учёного мира». Каждый воспринял это событие, что называется, «со своей колокольни».

    Уже на следующий год после археологического съезда, в 1878 г., икона на средства благочестивых жертвователей была врезана в серебряный позолоченный крест, устроенный в виде ковчега и помещённый под стеклянным колпаком «на левой стороне Сергиевской церкви, около Иоанно-Предтеченского придела».

 

   Сам по себе этот крест, даже не считая вделанной в него иконы, стал ещё одной великой святыней монастыря как уникальный мощевик. Поскольку сделан он был ради образа св. Николая, то и частицу мощей св. Николая(!) из итальянского Бари привезли для него благочестивые люди… Много ли во всей России найдётся церквей и монастырей, в которых есть мощи самого Николая Чудотворца – самого почитаемого святого не только на Руси, но и во всём мире! А вот в «скромном», всего лишь второклассном Иоанно-Предтеченском монастыре они в 1878 году появились. Поистине чудо!

    Кроме этого, в кресте находились ещё частицы мощей:

свт. Василия Великого;

преп. Сергия (уже 3-я по счёту частица его мощей в Иоанновском монастыре);

первомученика архидиакона Стефана;

мучеников Фрола, Лавра, Власия, Харлампия, Трифона, а также –

кровь Вифлеемских младенцев.

    Стоит добавить от себя, что в народной традиции свв. Фрол, Лавр и Власий считаются покровителями домашнего скота… что, возможно, должно было напоминать об удивительном обретении образа св. Николая благодаря «несмысленной твари» – корове.

 

    По нашим наблюдениям, свияжский крест-мощевик 1878 года – последний по времени из подобных святынь Казанской епархии. Все великие мощевики нашего края с частицами мощей (от 15 святых – в Зилантовом монастыре до 56(!) – в Седмиозёрном) были созданы ещё в XVII – XVIII веках. И лишь Свияжский Иоанно-Предтеченский крест-икона – всего за 40 лет до революции…

    Были в Свияжске и напрестольные кресты с мощами, а не только те, что висели на иконах. Серебряный, хранившийся в алтаре Сергиевской церкви, был создан, как указано в надписи на нём, «в 1708 году, марта в 25 день» [т. е. к празднику Благовещения Пресвятой Богородицы]. Размеры его, в нашем переводе на метрическую систему: 35,5 х 24,5 см. Для напрестольного креста он довольно большой. По форме он четырёхконечный, с овалами на концах. Чеканкой выполнено Распятие. Господь Саваоф и Дух Святой «в виде голубине» – в верхнем овале, над ним; предстоящие Божия Матерь и Мария Магдалина – с одной стороны Распятия, Иоанн Богослов и Лонгин Сотник – с другой. В крест были вложены, судя по надписям:

    часть Гроба Господня;

    часть «древа трапезы» от Тайной вечери;

    частицы мощей:

    св. Анны (матери Богородицы),

    пророка Захарии,

    преп. Ильи Муромца, из киевских пещер,

    свт. Иоанна Новгородского,

    свтт. Гурия, Варсонофия и Германа Казанских,

    преп. Варлаама Хутынского,

    преп. Арсения Тверского,

    преп. Иеремия Прозорливого,

    убиенного царевича Димитрия, -

всего, таким образом, части мощей 11 святых, а также «миро св. Николая» и частицы гробов препп. Зосимы и Савватия Соловецких.

    Другой крест-мощевик не был датирован. Но он – абсолютно «аналогичной работы». Размером только поменьше (в нашем пересчёте: 22,5 х 11 см), но мощей, судя по надписям, он содержал ещё больше – 32 частицы (!).

    Среди них – части мощей таких величайших святых Вселенской Церкви как: Иоанн Предтеча, пророк Даниил, св. Анна, Апостол Андрей Первозванный, Марк (Евангелист), Варнава и Тит, первомученик Стефан; великомученики Георгий Победоносец и Феодор Стратилат; святители Василий Великий и Иоанн Златоуст; преподобные Иоанн Дамаскин, Ефрем Сирин, Пимен Великий и другие…

    Но судя по тому, что среди частиц мощей указана св. княгиня Анна Кашинская, крест был создан, скорее всего, либо ранее 1677 года (благоверную княгиню прославили в 1649 г., но в 1677 г., при патриархе Иоакиме, было запрещено её почитание, так как старообрядцы, видя двуперстное сложение десницы её мощей, толковали это знамение в свою пользу), либо после 1909 г. (вторичное её всероссийское прославление). Последнее – сомнительно, так как крест по виду и стилю был явно гораздо древнее начала ХХ века.

    В наше время многие люди могут, по древнему выражению, «соблазниться об этих святынях» – уж слишком неправдоподобно для нас, воспитанных в атеистических школах, само такое длинное перечисление мощей величайших святых с разных концов Земли в одном кресте! А уж если есть сомнения, то нельзя о них умолчать, сделать вид, будто они ни у кого и не возникнут…

    Да, многие из нас ещё из школьных учебников истории помнят известную протестантскую (кальвиновскую) цитату, что если бы, например, собрать по всей Европе одни только «гвозди Христовы», то их хватило бы, чтобы нагрузить целый корабль. И ведь были в Средневековье, особенно в католической церкви (к которой эта цитата и относится), действительно, массы подделанных реликвий. Из песни слова не выкинешь.

    А было и другое. Простонародное – на грани между благоговением и святотатством, – «собирательство» хоть каких-нибудь крошечек от святынь. Велика Земля и далеко по ней разбросаны по ней места подвигов разных подвижников, но… куда только не доедут паломники! И откуда только не привезут (а потом благочестиво пожертвуют!) выгрызенные и выцарапанные – в прямом, а не переносном смысле! – крошечки святынь.

    Вот как описывает замечательный православный писатель Иван Шмелёв в «Богомолье» своё детское посещение Троице-Сергиевой лавры и её окрестностей

    «Смотрим гроб преподобного из сосны – Горкин признал по дереву. Монах говорит:

    – Не грызите смотрите! Потому и в укрытии содержим, а то бы начисто источили.

И открывает дверцу, за которой я вижу гроб.

– А приложиться можно, зубами не трожьте только!

Горкни наклоняет меня и шепчет:

    – Зубками поточи маленько… не бойся. Угодник с тебя не взыщет.

Но я боюсь, стукаюсь только зубками. Домна Панфёровна после и говорит:

    – Прости, батюшка преподобный Сергий… угрызла, с занозцу будет.

И показывает в платочке… И Горкин тоже хотел угрызть, да нечем, зубы шатаются. Обещала ему Домна Панфёровна половинку дать, в крестик вправить. Горкин благодарит и обещается отказать мне святыньку, когда помрёт…»

    Понятно теперь, почему каменный Гроб Господень в Иерусалиме (и Камень Миропомазания, и Камень Ангела и др.) полностью облицованы сейчас мрамором. Почему даже в недавно возрождённой Дивеевской обители на «канавке Матери Божией» уже везде висят таблички: «К деревьям не прикладываться, листья и кору не обрывать…»

    И вот, гораздо более правдоподобным становится, на фоне всего этого, присутствие такого большого количества святынь в крестах. Святыни-то – «с занозцу будут…) а то и меньше. И все как раз очень хорошо поместятся в 20-сантиметровом кресте! А привезти их – из Киева, из Москвы, из самого Иерусалима, – всегда есть кому!

    Вот и не стоит сомневаться в том, что подписано на оборотах этих древних крестов. По вере верующих даётся.

    Недаром П. Л. Юдин в XIX веке назвал свою работу не просто «Иоанно-Предтеченский монастырь», а – «… и его замечательные святыни». Очень их здесь было много!

    Только все-то эти кресты и иконы сгинули бесследно после 1917 года!

 

    Все вышеперечисленные иконы и мощевики находились в маленькой Сергиевской церкви – даже удивительно, какое поистине бесценное собрание хранил в себе этот тесный и скромный храм… И лишь одна глубоко чтимая икона в начале ХХ века «перешла» из него в новопостроенный собор – построенный как раз в честь неё: в честь образа Божией Матери «Всех Скорбящих Радосте». Святыня дала имя великому собору! Первое упоминание о свияжском списке этой иконы – в описи того, что в XVIII веке досталось женской обители от упразднённой мужской (мы уже перечисляли эти иконы в I главе). О времени и месте его создания ничего нигде не говорится – но это явно копия известной московской святыни, прославившейся в XVII веке. По времени происхождение самого иконописного типа Божией Матери «Всех Скорбящих Радосте» точно не известно. Возможно, это именно XVI век, век великих Соборов, когда на Руси стали появляться подобные «условные» сюжеты церковной живописи (о которых на Соборах шло много споров, но которые были признаны абсолютно каноничными!). На этом образе: все нищие, больные, убогие, обиженные – весь мир! – приникают к помощи Богоматери, изображённой в полный рост в центре.

    Как я уже сказал, неизвестно лишь время изначального написания такого образа, но известно начало его почитания. В 1688 г. от него получила исцеление сестра патриарха Иоакима Евфимия14(правда, в издании «Чудотворные иконы Божией Матери в истории России» называется 1648 год15, но это очевидная опечатка, так как патриарх Иоаким занимал всероссийскую кафедру в 1674 – 1690 гг., да и в описании чуда дополнительно поясняется, что это было в царствование Иоанна и Петра Алексеевичей). После этого было установлено общероссийское почитание иконы и празднование в честь неё – 24 октября (ст. ст.).

    Ровно 200 лет спустя, уже в новой столице России, в Санкт-Петербурге, совершилось другое чудо, «обновившее» почитание иконы и сделавшее её одной из самых любимых в народе (трогательное простонародное название: «Богоматерь с грошиками»). 23 июля 1888 г. в часовню при Стекольном заводе во время сильной грозы ударила молния16. Все иконы были опалены, кроме «Всех Скорбящих Радосте». Мало того, что образ не пострадал – он даже просветлел и обновился (прежде был тёмным от времени), а 12 монет из разбитой церковной кружки каким-то образом прилепились в разных местах к иконе, словно их нарисовали и словно это Божия Матерь так символично рассыпала всем изображённым страждущим свои милости (отсюда и – «Богоматерь с грошиками»).

    Появился второй праздник в году в честь этого образа – 23 июля (ст. ст.)17. Несомненно, второе чудо, ставшее известным всей России, усилило народное почитание и свияжского списка: думаем, неслучайно, что Скорбященский собор здесь начали строить всего-то ровно через 10 лет после петербургского чуда: соответственно 1888 и 1898 гг. История Свияжска неотделимо от всего того святого, что происходило за эти века в истории России. История Свияжска – часть истории того, что мы называем Святой Русью, то есть Русью всех угодников Божиих и чудотворных икон.

    В Петербурге, промыслом Божиим, ударила молния – а в Свияжске вырос огромный собор.

 

    В завершение стоит заметить, что «Всех Скорбящих Радосте» – пожалуй, единственная Богородичная из тех свияжских икон, что почитались чудотворными. Все остальные особо чтимые образа в Свияжске посвящены святым: свт. Герману (в Успенском монастыре), свт. Николаю, преп. Сергию…

    И всё же город (а стало быть, и Иоанно-Предтеченскую обитель) посещала каждый год ещё одна чудотворная икона Божией Матери – Грузинская Раифская. Эта одна из величайших святынь Казанской епархии ежегодно прибывала на пароме с крестным ходом из Раифского монастыря и оставалась на Свияжске 3 недели: с 31 мая по 21 июня (по старому стилю). Так Божия Матерь не оставляла Своим благодатным посещением Иоанно-Предтеченскую обитель и весь богоспасаемый град Свияжск. Ей же слава во веки. Аминь.

 

Адрес: Татарстан, Зеленодольский район, с. Свияжск, ул. Троицкая, дд. 1, 2, 3

Координаты: 55.7703, 48.6592

Проезд: Из Казани по автодороге М-7 в сторону Москвы. На развязке после моста через Свиягу и села Исаково - направо по указателю "Нижние Вязовые, Свияжск". Через 3,5 км - направо по указателю "Свияжск", ехать еще около 8 км. На территорию острова въезд постороннего транспорта запрещен, автомобиль можно оставить на охраняемой стоянке перед островом. После подъема по лестнице и входа на территорию острова повернуть направо на улицу Троицкая, идти мимо Конного двора около 400 метров. Монастырь будет справа. В сезон навигации до острова можно добраться речным транспортом от речного порта г. Казань.

Это текст. Перетащите его в любую часть страницы и кликните дважды, чтобы написать что-то интересное.

bottom of page